Тля. Антисионистский роман

- Заметьте, - говорил мне Чечулин, - директор гостиницы - русский - был отстранен от должности и исключен из партии. Главный инженер - еврей - остался на своем посту.

Для Дмитрия Николаевича пожар прослужил причиной инфаркта, хотя его никто ни в чем не винил. Во время наших встреч я поинтересовался, кто допустил соорудить в самом центре Москвы, напротив Кремля, уродливую коробку гостиницы «Интурист»?

- Я был решительно против, - ответил Чечулин. -Автор проекта архитектор Воскресенский, воспользовавшись моей болезнью - я лежал с инфарктом, - протащил-таки свое «творение». Очень досадовал по этому поводу Алексей Николаевич Косыгин. Говорил: «Убрать бы это сооружение к чертовой матери, да денег много ухлопали. Пусть уберут потомки».

Однажды я завел разговор с Чечулиным о том, что некоторые граждане, называющие себя патриотами, упрекают его в бездушном, а то и преднамеренном разрушении исторических архитектурных памятников Москвы: мол, и сейчас, в 70-е годы, творится тот же вандализм, что и в 30-е.

- Это от непонимания истинного положения, - ответил Дмитрий Николаевич. - Да, в тридцатые-сороковые годы много наломали дров. Взрывали храмы, сносили здания, имеющие как историческую, так и архитектурную ценность. В те годы главным архитектором Москвы был Чернышев, способный зодчий, но слишком осторожный и нерешительный администратор. А его заместитель - Абрам Моисеевич Заславский - смелый и решительный до крайности. Вот он-то ломал и крушил все без разбора: и храмы, и другие памятники старины. Сегодня ничего подобного нет и быть не может. В процессе реконструкции сносятся ветхие здания, не имеющие исторической ценности. Содержание их, учитывая ежегодный ремонт, обходится государству дороже создания новых сооружений. А дилетанты, поклонники старины, не вникая в существо вопроса, бросаются в истерику: «Караул! Ломают!»

Дмитрий Николаевич приглашал меня на свои семейные торжества по случаю юбилеев, получения высоких правительственных наград. Последняя такая встреча происходила в довольно узком кругу - всего человек двадцать - в банкетном зале ресторана «Прага». Председательствовал на этом ужине хозяин Москвы Промыслов. Я сидел за столом между двумя известными архитекторами: Иосифом Ловейко и Александром Рочеговым. Неожиданно Иосиф Игнатьевич наклонился ко мне и вполголоса проговорил:

- Обратите внимание: а русских-то, исключая самого Чечулина, всего трое.

- Здесь мы «нацмены», - съязвил Александр Григорьевич.

- А Промыслов, он разве?.. - спросил я.

- Там супруга стоит троих Промысловых, - ответил захмелевший Рочегов. - Рассказывали, как эта супруга дубасила белым батоном по лицу шофера за то, что привез не совсем свежий хлеб.

Дмитрий Николаевич постоянно находился в состоянии творческого азарта. Он был ненасытен в работе и беспощаден к своему здоровью. Он все невзгоды - а их в его должности было всегда сверх всякой нормы - близко принимал к сердцу, и сердце не выдерживало таких нагрузок. Находясь в больнице, он продолжал работать над проектом своей лебединой песни - Дома Правительства России. Он хотел спеть ее с достоинством патриота и гражданина, прекрасно понимая, что это здание будет последним в национальных традициях русского зодчества. Я бывал в его мастерской на Красной Пресне, видел бешеный темп в работе, когда поджимали сроки сдачи здания, а он находился между двумя конфликтующими хозяевами - председателем Верховного Совета самолюбиво-барственным Ясно-вым и председателем Правительства России членом Политбюро Соломенцевым. Ведь дом-то строился для двоих, и Чечулин находился между молотом и наковальней. Яс-нов устраивал ему разнос за то, что якобы обнаружил один метр площади в пользу Соломенцева.