С нарастающей паникой я роюсь в шкафу, решив, что содержимое пузырька рассыпалось. Но никаких следов лекарства нет. Ни одной таблетки.
Какого хрена?
Я обыскиваю рюкзак, нахожу парочку таблеток «Гидрокодона», завернутых в салфетку в одном из боковых карманов. Раскусываю их и проглатываю, отчаянно надеясь смягчить головную боль, чтобы я могла думать более ясно.
Возможно ли, что я положила таблетки в другое место и забыла? Мог ли у меня случиться какой-то провал в памяти, побочный эффект лекарства?
Я не из тех людей, кто прибегает к самооправданию. Я прекрасно знаю, что принимала слишком много рецептурных препаратов и слишком долго. Хотя зависимость началась вполне обоснованно – авария оставила меня с хронической болью от травмы позвоночника и сломанного колена – я не могу отрицать, что теперь она превратилась в нечто совсем другое. Во многом благодаря сестре, которая презентовала охапку пустых пакетов от таблеток, добытых в моем ведре для переработки, через шесть недель после аварии.
–
Клэр не нужно было ничего больше говорить. Мою сестру так же бессмысленно пытаться обмануть, как и меня саму.
Но я все равно умудрялась нормально функционировать до этого момента. Никаких очевидных провалов или проблем с вниманием. Я отматываю события назад к этому утру, пытаясь вспомнить, что именно я делала. Я могу отчетливо визуализировать, как достала «Гидрокодон» из пузырька, потом вернула в шкаф, под стопку уличных вещей.
Я не могла это придумать. У меня, может, и есть проблема, но я не сумасшедшая.
Хотя альтернатива еще хуже. Если я не потеряла и не переложила их, тогда это… дело рук кого-то другого.
Кто-то был в моей комнате и забрал таблетки.
Но зачем? Я сажусь на кровать, пытаясь мыслить трезво сквозь похмельный туман. Я с радостью пропишу все, что нужно. АСН признаéт, что пережить антарктическую зиму может быть физически и психически изнурительно и не имеет возражений против того, чтобы давать людям любую фармакологическую поддержку, которая им нужна.
Если не для личного пользования, зачем еще кому-то красть мои таблетки? Чтобы пожаловаться на меня Сандрин?
Оторопь берет от этой мысли. Я хоть и не нарушала никаких правил – АСН не запрещает людям привозить с собой собственные препараты – подозреваю, что начальница станции может неодобрительно отнестись к моей заначке.
Но в этом нет смысла. Наверняка, если бы они намеревались уличить меня, забрали бы и пузырек? Все-таки это доказательство того, что я пытаюсь скрыть свою привычку.
Я ложусь, приступ тревоги усиливается. Закрываю глаза на пару минут, пытаясь успокоиться. Когда я снова открываю их, замечаю кое-что странное – блокнот, который я храню на левой стороне стола, переместился на правую. Я встаю и проверяю, уверенная, что я его не передвигала – я использую его, чтобы прикрыть огромное пятно от кружки, оставленное предыдущим жильцом.
Медленно осторожно оглядываю комнату, начиная с ящика, где храню туалетные принадлежности. Кажется, все в норме, но немного не на своих местах, как будто кто-то копался в моих вещах, поспешно заметая следы. Такая же история с тумбочкой и всеми вещами, наваленными на верхней койке. Ничего определенного, просто неуютное ощущение, кажется, что вещи переместились с тех пор, как я ушла сегодня утром.
Возвращаясь к шкафу, я просматриваю одежду. Замечаю, что кофты с длинным рукавом сложены по-другому, их рукава больше не завернуты внутрь. Нижнее белье тоже перемешано, все носки теперь на задней части полки, а не впереди.
Вывод неизбежен. Кто-то был в моей комнате и прошелся по всем моим вещам.
Но зачем?
И что я буду с этим делать?
Ничего, понимаю я обреченно. Я абсолютно ничего не могу сделать. Даже не могу сообщить о пропаже таблеток по очевидным причинам. А я не думаю, что пропало что-то еще.
Могу ли я по-другому выяснить, кто это сделал? Может, отследить данные по нашим браслетам?
Но мне нужна помощь, я уже просматривала данные раньше и не смогла в них разобраться. В любом случае, кто бы это ни был, наверное, он догадался снять браслет перед этим.
О боже. Я ложусь обратно на койку, борясь с приливом паники. Кто-то знает. Кто-то знает мой маленький грязный секрет.
Я сжимаю зубы. Я не могу думать об этом сейчас, решаю я, все, что в моих силах, это молчать и вести себя как обычно, надеясь, что кто бы это ни сделал, он оставит эту информацию при себе. А если они решат обнародовать ее, что ж, мне просто придется сознаться и отдаться на милость Сандрин.
Господи, она же не может меня уволить, да? Я единственный доктор, который у них есть до прибытия самолета следующей весной.
Возможно, злоумышленник оказал мне услугу, думаю я, когда мигрень достаточно отступает, чтобы можно было пойти увидеться с Каро. В конце концов, знать, что у тебя есть проблема, это не то же самое, что справляться с ней – это битва, которую я всегда откладывала на завтра.
Иронично, но, может, это именно тот толчок, который мне и нужен.