Тьма

— Чего стоит наш договор с таглианцами? — спросил я Одноглазого. Колдунишка лишь озадаченно хмыкнул. Больше всего ему хотелось, чтобы я провалился в тартарары и не мешал ему возиться с самогонным аппаратом.

— Я хочу сказать, обязаны ли мы строго придерживаться каждого пункта своих обязательств до тех пор, пока они явно не нарушат свои?

— В чем твоя проблема? — Он взмахнул рукой, давая мне понять, что воронья поблизости нет. — Старик твердит о том, что нам следует отправиться на юг. Послать на хрен и Вершину, и Длиннотень, и все прочее. Путь они разбираются между собой, пока мы топаем в Хатовар.

Колдунишка перепутался так, что и думать забыл меня выпроваживать.

— А он и вправду знает, как это сделать?

— Во всяком случае, считает это возможным. По-моему, полной уверенности у него нет, но он твердо настроен проверить, что да как, методом втыка.

— Худо дело. Этим своим тыканьем он может вызвать такой дерьмошторм… Мы и вообразить не можем, какой. Такой, о каких и в мифах не помянуто.

— Я тоже так думаю. Конечно, скорее всего это просто трепотня. Но тем не менее не помешает напомнить ему, что мы еще не прочли три недостающих тома Летописей. У меня такое впечатление, что мы можем упустить нечто важное.

У Одноглазого не было и десятой доли того почтения к Летописям, какое испытывал я, не говоря уж о Костоправе, но, судя по ухмылке, ход моей мысли ему понравился.

— Звучит разумно. Я ему напомню.

— Только ненавязчиво, исподволь. Иначе его только раззадоришь.

— Кого учишь, Малец? Я ж такой скользкий, как засаленное совиное дерьмо.

Можно подумать, что ты меня не знаешь.

— Прекрасно знаю. Это меня и пугает.

— Ну что за молодежь пошла? Ни тебе доверия, ни уважения к старшим…

— ..Ни терпения, вожжаться с дерьмом бычачьим, — согласился я.

— Ну ладно, у меня забот полон рот. Мне еще бумаги писать.

Но прежде всего следовало позаботиться о еде. Я снова проголодался.

После прогулок с духом я наедался до отвала и теперь, наверное, слишком растолстел, чтобы ходить пешком.

Я присоединился к родственникам, сидевшим у костра. Матушка Гота плеснула мне в миску варева из кипевшего на огне горшка. Никто из нас не проронил ни слова. В последнее время я с ними почти не разговаривал. Наверное, они решили, что я ушел в себя.

Интересно, подумал я, почему старуха не занимается стряпней в помещении. Мы с Тай Дэем отгрохали для нее в нашей норе прямо-таки личные покои, но она залезала внутрь лишь на ночь, да когда погода становилась совсем несносной.

Благоустройством нашего жилья занимался в основном Тай Дэй. Другого дела у него все одно не было. К затеям своей матери и дядюшки Дэя он отношения не имел.

— Спасибо, — сказал я матушке Готе, когда наелся, — это было как раз то, что надо. Нахваливать ее стряпню я не стал, Она бы все равно не поверила в мою искренность. Потому как никогда не претендовала на славу искусной поварихи.

— Костяной Воитель, — обратилась она ко мне, что случалось нечасто, — ты опасаешься ворон? Они так важны?

По-таглиански она говорила ужасно. Я мог объясняться на нюень бао несравненно лучше, но она нипочем не соглашалась говорить со мной на языке своей родины. По моим соображениям, для нее это значило бы признать законность моих отношений с Сари. Впрочем, я давно уже бросил попытки разгадать ход мыслей матушки Готы.

— Они передают сообщения, — ответил я на нюень бао, — подсматривают, подслушивают, шпионят. Так же как мыши, и земляные и летучие. Те, кому они служат, нам не друзья.

Наверное, я чересчур распустил язык. Костоправ не одобрил бы моей болтливости. Но мне показалось, что она может клюнуть на эту наживку. Вдруг да проговорится о том, что она знает или хотя бы подозревает. Захочет выпендрится и не удержится.

— Я тоже приметила ночью сов, Каменный Воин, — странных. Обычные птицы так себя не ведут.

Я хмыкнул. До сих пор на сов никто не обращал внимания. Если их и вправду используют против нас, эта старушенция куда проницательнее, чем я думал.

— Прошлой ночью вороны прилетали и улетали из сияющей крепости. Много ворон.

Я присмотрелся к ней повнимательнее. Стало быть, прошлой ночью. Когда мы с Тай Даем разбирались с отбившимися от своих парнями. А она шастала по развалинам с дядюшкой Доем. И, гляди-ка, приметила то, что я прошляпил.

В последнее время ворон у вершины вилось немного. По-видимому, Длиннотень почувствовал неприязнь к этим мрачным, зловещим птицам и опутал хрустальные купола своих башен коварными чарами, поражавшими ворон, когда тем случалось подлетать слишком близко.

— Интересно, — сказал я. — Возможно, это что-то новое.

— Вороны летали туда и раньше. Но так много их не было никогда.