Тьма

Больше сознание не возвращалось. Я плавал где-то в бесконечных просторах космоса. Не было боли, не было мыслей, ничего не было. Только чувство полета. Я — надутый горячим воздухом воздушный шар, летящий в никуда. И это здорово.

Смерть оказалась гуманной женщиной. Её объятия были сладки, как объятия любимой. Она мягко убаюкивала меня, и я падал все ниже и ниже. Тонкая нить связи между моей душой и телом натянулась и почти оборвалась. Оставался один последний рывок, и я обрел бы свободу, но не тут было.

В самый последний момент, когда я окончательно простился с миром живых, меня грубым образом вернули назад. Это было сродни шоку. Словно чья-то рука схватила мое сердце и насильно заставила биться. Сначала один удар, потом второй, третий. Ритм постепенно восстанавливался, но что-то в нем было не так. Кровь превратилась в густую, вязкую массу, ее невыносимо трудно было протолкнуть в сузившиеся сосуды. Но сердце упорно продолжало бороться, разнося по телу ядовитую кашицу.

Душа встрепенулась, изумленно оглядываясь назад — туда, где за жизнь боролось тело и… не пожелала возвращаться. Ей там было не место. Последняя связующая нить оборвалась. И мы остались одни — тело и разум. Без души. Горче этой потери в моей жизни не было.

А потом пришла она — госпожа Боль — и накрыла меня своим покрывалом. Не осталось ни одной клетки или косточки, которым бы она не уделила внимания.

Я наивно думал, что знаю, что такое боль. Род моих занятий предполагает тесное знакомство с ней. Я множество раз ломал кости, монстры пытались полакомиться мной. Но я ошибался. Боль может быть куда более мучительной, настолько всеобъемлющей, что бедное сознание просто не в состоянии вместить её. Боль адская, нестерпимая, жгучая завладела моим телом, выжигая его как беспощадное солнце пустыню. Меня точно напалмом облили и подожгли. Я горел. Если в этой вселенной, в самом деле, существуют адские костры, то я жарился на одном из них.

Моя агония была ужасной и бесконечно долгой. Единственное чего я желал — это смерти. Господи, металось сознание в тщетной мольбе, дай мне умереть. Пусть весь этот кошмар закончится раз и навсегда. Просто позволь мне умереть. И Бог услышал меня. Порой даже он бывает милосердным.

Сердце натужно бухнуло в последний раз и замерло. Вот он — конец, с радостью подумал я. Прошла минута, другая. Сердце молчало. Кислород больше не обогащал кровь, она не несла его к органам. Мое тело умерло. Для меня это было очевидно. Одного не мог понять: что я до сих пор здесь делаю?

Может, я привидение? Неупокоенная душа в поисках мести? Мысль глупая, но как еще объяснить происходящее? Я никак не мог сосредоточиться на настоящем, а все потому, что боль, наконец, отступила, оставив после себя искалеченное тело и сошедший с ума от невыносимых пыток разум. Хотелось плакать и смеяться одновременно. Мне было так хорошо и вместе с тем так плохо.

Надо открыть глаза. Простое действие, но до чего же страшно решиться. А что если вокруг ничего нет? Только непроглядная тьма. Я сделал пару глубоких вдохов, попутно отметив, что дышу. Это приободрило. Что может быть лучше полноценного вдоха? Но часть сознания вежливо напомнила, что сердце по-прежнему не бьется. Я отмахнулся от назойливой мысли. Раз могу дышать, значит и с сердцем как-нибудь разберемся. Всему свое время.

Распахнул глаза. Взгляд уперся в низкий бетонный потолок. Между стыками плит просачивалась вода. Капли медленно набухали, а потом срывались вниз — отчаянные самоубийцы — и насмерть разбивались о земляной пол. Некоторое время я наблюдал за их безнадежным полетом, пока это занятие мне не наскучило.

Приподняв голову, рассмотрел неровные стены, кованную металлическую дверь с маленьким наглухо закрытым окошком. Справа от входа стояла тумба. На ней наполовину сгоревшая свеча. Воск оплыл, превратив некогда стройную красавицу свечку в уродливое кособокое чудище. Света едва хватало, чтобы осветить угол за тумбой, но мне, странное дело, было все отлично видно. Окон в помещении не было, так что выяснить день сейчас или ночь не представлялось возможным.

Я лежал на больничной каталке, вокруг приборы жизнеобеспечения, но все они выключены. Похоже, я больше не нуждаюсь в их помощи. Вроде я жив, но сомнения оставались. Покоя не давало сердце, упорно не желающее биться. Это вообще нормально — очнуться в погребе с тишиной в груди, но чувствовать себя при этом отлично? И спросить-то не у кого. В комнате я один.