Тьма

Психолог сбилась с мысли и в панике оглянулась на историчку, наверняка жалея уже, что решила провести урок в этом классе. Глядя на их спокойные и расслабленные лица, слыша их неумолкающий смех и нескрываемые шепотки, она ведь чувствовала, что они и правда не грустят, не горюют, может, просто еще не поняли, а может, и… О втором «может» и думать не хотелось.

Ника не сомневалась, что одноклассникам все равно. Наплевать, что Леху, с которым они проучились десять лет, через пару дней похоронят в мерзлой земле. По барабану. Неважно.

– Итак, – вновь заговорила психолог, глубоко вдыхая спертый воздух. – Давайте попрощаемся с Алексеем и скажем ему то, что не успели сказать. Может, передадим что-нибудь важное, может, пожелаем чего-то лучшего там, в другом мире, может, вспомним что-то хорошее… Давайте я начну, ладно?

Молчание. Они поглядывали на нее, насупившись, со скукой в глазах. Многие даже не смотрели.

– Леша, – прошептала она, закрывая глаза, и облизнула пересохшие губы, – прощай. Надеюсь, что там ты обретешь покой и счастье. Прости, что мы тебя не спасли… Ну, кто следующий?

Молчание. Последние взгляды уткнулись кто куда: в парту, учебник, окно, даже в огромную, как дирижабль, историчку. Сквозь зеленоватые шторы просачивался тусклый свет. Оглушительно тикали часы над тяжелой доской. Скрипела ручка о бумагу.

– Давайте тогда по одному. Первая парта, первый ряд.

– А чего я опять сразу?! – заголосил длинный, как жердь, Паша. – Мне этому дебилу нечего говорить!

Шум. Холодный и равнодушный.

– Угомонитесь! – рявкнула историчка, и даже психолог подпрыгнула от этого окрика, ударившего в спину. – Думай, о чем и о ком говоришь! Уж выжмите из своих душонок хоть каплю сожаления.

– Да вы даже не в курсе были, а все нас учите! – еще громче завопил Пашка. – Не буду я ничего о нем говорить! Это тупо.

– Тогда я сейчас два тебе влеплю за работу на уроке.

– А не имеете права, вы знания мои обязаны оценивать, а не поведение!

– Закрой рот, я сказала!

– Тише! – примирительно выставила вперед ладони психолог. – Раз у тебя есть такое большое нежелание, давай не будем себя мучить. Быть может, еще не время. Но я прошу вас, постарайтесь проявить сострадание и попрощайтесь с другом…

Они снова захихикали, и, судя по ее лицу, психологу потребовалось время, чтобы понять: они хихикают над словом «друг». У них давно уже не осталось друзей – приятели, враги, идиоты.

Но не друзья.

– Следующий, пожалуйста.

– Мне тоже нечего сказать.

– Пока, Леха! Зажги там с какой-нибудь демоншей!

Хохот. Нездоровый, больной и желчный хохот. Психолог смотрела на них так, будто верила, что это просто маска, они прячут реальные чувства под показными смешками. А может, ей просто отчаянно хотелось в это верить.

– Я говорить не буду.

– Прощай.

– Да это бред какой-то!

– Горячей тебе сковороды, Леха.

– Тише! – Историчка стукнула ручкой с такой силой, что с той слетел кровавый колпачок. Кажется, даже учительнице уже надоело взывать хоть к чему-нибудь человеческому в этих взрослых людях.

– Ребята, пожалуйста… Давайте будем говорить о чем-нибудь добром, – почти взмолилась психолог. Под мышками на ее бирюзовом свитере проступили темные пятна пота.

– А мне Леха стольник не вернул. Козел! Купи там себе коктейльчик какой-нибудь, урод, – радостно заорал Рустам, вновь ввергая класс в пучину хохота.

– Угомонитесь! – крикнула учительница, и в ее голосе засквозило почти что отвращение. Они словно попали в ад и вертелись там по кругу: жестокие фразы, вопли взбелененной исторички и психолог, которая часто-часто моргает длинными ресницами и молчит, глядя на ребят с непониманием.

– Я ничего не буду говорить, – холодно отозвалась Вера, скрестив руки на груди.

– Прощай, – буркнул бледный Малёк.

– Легкой дорожки в ад! – поддержал общее настроение широкоплечий Максим, и историчка вновь взорвалась бранью.

– Прощай, – холодно отозвался толстый Славик, оторвавшись от своего рисунка. – Там тебе и место.

– Да замолчите вы! – вдруг заорала Ника, ударив кулаками по столу. Невысказанная острая боль прорывалась из нее наружу, царапая внутренности когтистыми лапами. – Вы слышите хоть, что несете, уроды?!

– Полегче на поворотах, – отозвался ледяным тоном Рустам.

– Ребята… – предостерегающе начала психолог, но Нику уже понесло:

– Да вы послушайте себя! Ад, сковородки, стольники… Человек умер, его убили, а вы себя как твари последние ведете. Смешно вам? Весело?! Нет Лехи, каким бы идиотом он ни был!

– Да нет, в том-то и дело, каким он был, – буркнул Славик.

– Толстяк дело говорит, – сказал Максим. – Леха тварью был, крысой, деньги воровал. Вырос бы и присел. Мир очистился от него, получается.

– Он был плохим человеком, – неожиданно сказала Вера, разминая бледные пальцы и равнодушно глядя в разгоряченное Никино лицо. – И мы не собираемся говорить о том, что скучаем только потому, что его убили.

– А меня Леха бил! – тонко пискнул Малёк и от ужаса, что решился сказать хоть что-то на весь класс, едва не сполз под парту, посерев щеками. – Может, и хорошо, что его больше нет…