На кухне звякнула посуда. С шипением полилась из крана вода. Звуки привели меня к маме – она наполняла водой чайник. Она услышала шлепанье моих босых ног и глянула на меня через плечо. При виде ее лица я застыл как вкопанный. Она надела маску черной кошки с блестящими усами, отделанную по краю стразами. На матери была футболка, доходящая до середины бедра, а ноги оставались голыми. Когда она наклонилась над раковиной, я заметил полоску узких черных трусов. Меня немного успокоило, однако, что она усмехнулась мне, а не просто молча смотрела, как будто мы раньше никогда не встречались.
– Омлет в духовке, – сказала она.
– Зачем вы с отцом носите маски?
– Так Хэллоуин же!
– Ничего подобного. Хэллоуин в следующий четверг.
– А что, есть какой-то закон, запрещающий начинать праздновать пораньше? – спросила она. И замолчала: прихватка в одной руке, чайник в другой. Потом снова бросила на меня косой взгляд. – В самом деле? В самом деле.
– Начинается. Грузовик сдает назад. Кузов приподнимается. Сейчас на землю повалится дерьмо.
– В этом доме всегда Хэллоуин. Он так и называется: Дом маскарадов. Но это тайна. И в этом доме есть одно правило: каждый, кто в нем живет, должен носить маску. Так было всегда.
– Я предпочту дождаться Хэллоуина.
Она вытащила из духовки блюдо с омлетом, положила мне кусок, налила чашку чая. Потом села напротив меня и стала смотреть, как я ем.
– Ты должен надеть маску. Карточные люди видели тебя вчера. Теперь они найдут тебя здесь. А если ты будешь в маске, они тебя не узнают.
– Ага, как же. Я же узнал тебя, хоть ты и в маске.
– Это тебе только кажется, – сказал она, и в ее глазах с длинными ресницами вспыхнуло озорство. – Карточные люди не узнают твоего лица под маской. Это их ахиллесова пята. Они обо всем судят по внешности. Они мыслят в одном измерении.
– Ха-ха, – сказал я. – Когда придет оценщик?
– Придет когда-нибудь. После обеда, точно не знаю. Я даже не уверена, что оценщик существует. Может, я придумала его.
– Я проснулся всего двадцать минут назад, и мне уже скучно. Неужели трудно было оставить меня дома? Ехали бы вдвоем на свой дурацкий уик-энд-маскарад и без помех делали бы ребенка.
Я сказал это и тут же почувствовал, что краснею. И все же я был доволен, что сумел поддеть ее и насчет масок, и насчет черного нижнего белья, и насчет их карикатурной игры – они думали, будто я слишком мал, чтобы понять ее.
Она сказала:
– Мне хотелось взять тебя с собой. Чтобы ты не натворил дел с этой девчонкой.
Румянец на моих щеках вспыхнул еще жарче, как раздутые угли.
– Какая еще девчонка?
– Какая именно – не уверена. Или Джейн Редхилл, или ее подружка. Скорее всего подружка. Та, из-за которой ты все время рвешься в гости к Люку.
Мелинда, подружка Джейн, нравилась Люку; мне же нравилась Джейн. Тем не менее мамина догадка была достаточно близка к истине, чтобы встревожить меня. Чем дольше длилось мое потрясенное молчание, тем шире становилась ее улыбка.
– А она симпатичная, эта подружка Джейн, а? Они обе красотки. Но подружка, мне кажется, больше тебе подходит. Как ее звать? Мелинда? Она носит мешковатые штаны и, должно быть, целыми днями сидит в домике на дереве, что построила с отцом, и читает. Наверняка сама насаживает червей на крючок и гоняет в футбол с мальчишками.
– Люк запал на нее.
– Значит, Джейн.
– С чего ты взяла, что мне нравится одна из них?
– Должна же быть причина, почему ты вечно торчишь у Люка.
Кроме самого Люка. – Потом она сказала: – Несколько дней назад Джейн заходила к нам. Продавала подписку на благотворительный журнал для своей церкви. Такая активная. Жаль, что у нее нет чувства юмора. Вот тебе мой совет: когда станешь чуть постарше, как бы нечаянно столкни Люка Редхилла в старый карьер. Несчастная Мелинда упадет в твои объятия, и вы вместе будете скорбеть по безвременно ушедшему другу. Скорбь бывает очень романтична. – Она взяла мою пустую тарелку и встала. – Найди себе маску. Включайся в игру.
Она поставила тарелку в раковину и вышла. Допив сок, я побрел в большую комнату вслед за ней, но успел лишь увидеть, как она приоткрывает дверь и скрывается в спальне. Там ее ждал тот, кого я принял за своего отца. Он по-прежнему был в маске из мятого льда, однако уже натянул джинсы. На мгновение, пока открывалась и закрывалась дверь, наши взгляды встретились – его глаза оставались бесстрастными и незнакомыми. Он по-хозяйски положил руку на бедро матери. Потом дверь закрылась, и они исчезли.
Я пошел в свою спальню, сел на кровать, сунул ноги в кроссовки. Под навесом крыши завывал ветер. Меня одолевали смутное беспокойство и скука, я хотел домой, не представлял, чем занять себя. Поднимаясь с койки, я глянул на зеленую маску из шелковых листьев. Она вновь была развернута лицом в комнату. Я взял ее, потер между пальцами, словно проверяя ее гладкость. Потом почти безотчетно я надел маску.
После освежающего душа мама устроилась в гостиной.
– Это ты, – протянула она. – Вылитый Дионис. Или Пан. Нужно найти подходящее полотенце и сделать тебе симпатичную тогу.
– Ага, будет здорово. Пока не наступит переохлаждение.