Тьма

Кажется, они с мамой поссорились перед загсом, и озлобившийся папаня вписал мужское имя в свидетельство о рождении, силясь доказать матери свою правоту. Доказал, что уж тут говорить… Отец всегда был странноватым, этакий городской сумасшедший, и порой Мишка даже радовалась тому, что он ушел, пока она была еще совсем маленькой.

Сколько ей пришлось пережить за первые годы в школе, она и вспомнить боялась. До сих пор, услышав ее имя, даже взрослые люди застывали в ступоре и натянуто улыбались, а Мишка лишь прятала глаза и в очередной раз недобрым словом поминала своего папочку.

Она и не заметила, когда вдруг стала Мышкой, а все вокруг принялись ее так называть. Даже учителя порой оговаривались и не пытаясь извиниться перед маленькой и глуповатой девочкой. Она не знала, почему именно Мышь. Может, из-за невысокого роста и невыразительного лица, может, из-за жиденьких серых волос, может, из-за спокойного и тихого нрава, ведь она всегда молчала и горбилась, изо всех сил стараясь поверить в то, что одиночество – это мечта и благо, а вовсе не отвержение… Может, из-за блеклого голоса. Может, из-за постоянных троек и двоек, ведь даже Чашечка, озвучивая очередную плохую отметку, редко когда ругала Мишку, словно бы не желала тратить на нее время.

Действительно. Из-за чего ее так прозвали?..

«Потому что я и есть мышь», – с горечью подумала Мишка. Она мечтала получить свой первый паспорт в четырнадцать лет и сменить это дурацкое имя на нормальное, человеческое. На обычное женское имя. А потом, когда пришло время подавать документы, она поняла, что имя это вросло в нее корнями и никем больше – ни Олей, ни Леной, ни Варварой и даже ни Ангелиной – она себя называть попросту не сможет.

Мышка. Бледное лицо с острым носом, крупные веснушки, напоминающие гречневую шелуху, серый свитер и черные лосины… Мышка. Она и есть мышь обыкновенная. Папане лучше было бы назвать ее именно так, а не заморачиваться с мужскими именами.

Дверь в кабинет русского и литературы распахнулась столь резко, что яркий электрический свет больно мазанул Мишку по глазам. Десятиклассники засуетились, собирая портфели и раскиданные по подоконникам тетрадки. Кто-то, пробегая мимо, больно толкнул девушку в плечо:

– Быстрее, Мышь, не спи посреди дороги. – Это был широкоплечий Максим, на ходу приглаживающий бледный ежик волос. Мишка смолчала, пристраиваясь за спиной громадного Макса, и просочилась следом за ним в класс.

– Екатерина Витальевна, с вами все хорошо? – спросила услужливая Ника, рыжеволосая неутомимая девушка, которая вечно пыталась помочь всем и каждому, но никого и близко не подпускала к себе настоящей. Казалось, она одновременно была везде и со всеми, но никогда и ни с кем не заводила крепкой дружбы или хотя бы веселого приятельства.

– Да, Ника, да… Все нормально, – негромко пробормотала Чашечка, и что-то в ее голосе заставило Мишку, плывущую по течению вслед за огромным Максимом, удивленно обернуться. Ее сразу же пихнули куда-то под ребра:

– Чё стоишь, каменная, что ли?!

– Шевелись, Мышь! – Они дотолкали ее до последней парты, и только там, присев на расшатанный стул, Мишка смогла вглядеться в осунувшееся лицо Чашечки. Екатерина Витальевна, довольно молодая и поджарая женщина, все равно казалась Мишке инопланетянкой с неведомой планеты старых людей, которые ни черта не понимали в своих подопечных, но все время пытались хоть что-нибудь доказать. Чашечка была спокойной и добросердечной, порой даже слишком мягкой, чем нравилась такой же незаметной Мишке.

Сейчас же, сгорбившись, учительница по обыкновению куталась в пушистую серую шаль, из-за чего казалась немощной старухой. Только пронзительный светлый взгляд выдавал ее молодость и неравнодушие.

Мягкая и улыбчивая Чашечка в тот миг выглядела почти незнакомкой: глаза ее бегали из стороны в сторону, в руках учительница мяла разноцветную плетеную закладку, а закушенная тонкая губа не могла скрыть ее сильное беспокойство. Лицо налилось синюшной бледностью, а глаза окружила багровая каемка, словно Чашечка долго плакала и вытирала слезы руками.

Мишка сощурилась еще больше, вонзаясь в Екатерину Витальевну взглядом, но перед ее глазами появилось смуглое лицо Рустама.

– Эй, Мышь, ты историю сделала?

От неожиданности Мишка крупно вздрогнула, вцепившись пальцами в исписанную парту, и огляделась по сторонам, не поверив, что он и правда к ней обращается. Рустам, скривившись, пощелкал пальцами перед ее изумленным лицом:

– Мышь, прием! Совсем уже, да?

– Иди к черту, – выдавила Мишка, насупившись. – Ничего я не делала. И почему ты у меня-то спрашиваешь? У меня?..

– Да никто просто не сделал. Последняя надежда на тебя была, – фыркнул Рустам и отвернулся. Мишка проводила его тяжелым взглядом.

– Спроси у Веры! – крикнула она ему в спину и полезла в рюкзак за тетрадками.