Тьма Египетская

— Тамара! Скажите, вы меня очень презираете? — спросил он вдруг порывисто, с какою-то лихорадочной тоской и трепетом.

— Вас? — удивленно взглянула на него девушка. — Почему вы это думаете?

— По всему, фрейлен… Я это вижу… вижу по тому, как вы говорите со мной, как вы смотрите на меня… Я чувствую это… Я для вас менее чем ничто!.. А между тем… ведь я люблю вас, Тамара!.. Я мучаюсь, злюсь и тоскую… Я готов порою черт знает что сделать и себе, и вам… Этот тон ваш, который вы в последнее время берете в отношении меня, он мне невыносим… невыносим!.. Он меня бесит!.. Это презрительное равнодушие ваше ко мне… Господи! Да хоть разозлитесь же на меня наконец! Ну, оттолкните меня ногой, как собачонку — я хоть укушу вас за это!

— И толкать вас не буду, и укусить вам меня не удастся, — спокойно усмехнулась Тамара. — Вы сами виноваты, Айзик, — продолжала она совершенно мирным, почти дружеским тоном. — Мы с вами могли бы быть большими друзьями, если бы вы были со мной иным, не таким, например, как сегодня за ужином.

— Боже мой! Но не могу же я!., не могу! — ломая руки, воскликнул Айзик. — Поймите же вы, что я злюсь, я ревную вас и не могу подавить в себе этого чувства, как вспоминаю об этом проклятом человеке… Ведь вы любите его, Тамара?

— Да, он мне нравится.

— Нет, вы его любите.

— Если хотите, пожалуй да… Люблю немножко.

— Нет, не немножко — вы вся, вся в нем, вы увлечены, вы тонете в этом чувстве.

— Если вам это более нравится, думайте и так.

— Тамара, к чему же опять такие загадки— с мольбой и страданием в голосе укорил ее Айзик. — Ну хорошо… Ну, положим, я вам верю, — поспешил он согласиться, впадая опять в тон примирения. — Верю, что тут ничего серьезного нет, что все это говорилось и делалось вами только для «романа», что этот человек вам нравится, только нравится и то немножко — пусть так: все-таки чем это кончится?

— Вернее всего, что ничем, — с видом равнодушия ответила девушка.

— Но ваше увлечение…

— Вероятно, пройдет со временем, как и все на свете.

— О, если бы это было так! — с сомнением вздохнул юноша. — Если бы можно было поверить этому!.. Но пусть так. Хорошо. Положим, я верю вам… Я предлагаю вам мою дружбу, — хотите, Тамара?

— Охотно, Айзик; отчего и нет!

— Хорошо. В таком случае я буду говорить как друг. Уезжайте отсюда, Тамара, уезжайте поскорее… Завтра или послезавтра, только поскорее. Умоляю вас!

— Зачем и куда, бохер?

— Да хоть в Вену, опять к тетке. Уезжайте с ней в Париж, в Неаполь, куда хотите, только чтобы здесь вас не было, чтобы не видеть более Каржоля, пока не пройдет это ваше увлечение.

— Оно может пройти и так, без выезда из Украинска.

— А, так стало быть вы не желаете ехать? — опять ехидно обозлился Айзик. — Значит, это чувство побольше, чем «маленькое увлечение»!.. Господи! — воскликнул он со страстью и злобой. — Я, кажется, в состоянии убить этого ненавистного человека! Я убью его!.. Я изобью его! Я ему скандалу наделаю… Публично… такого скандалу, что он сам должен будет уехать отсюда!

— Не советую, бохер, — усмехнулась Тамара с прежним своим презрительным равнодушием. — С ним всегда ходит на цепочке презлая датская собака.

Айзик окончательно обозлился.

— Вы издеваетесь надо мной… Хорошо. Смейтесь, — погрозился он. — Смейтесь!.. Я посмотрю, каково-то посмеетесь вы завтра, когда я при вас открою рабби Соломону все, чему сам я был свидетелем этой ночью… я посмотрю тогда!

— Дедушка не поверит вам, — сказала Тамара спокойным тоном, хотя на душе у нее при этой угрозе стало далеко не спокойно. — И тем более не поверит, — продолжала она, — если я скажу ему, что все это ложь, что вам, вероятно, все это просто приснилось.

— Н-ну, поверит ли, не поверит ли, — злорадно возразил Айзик, — а все-таки за вами после этого, на всякий случай, станут приглядывать позорче, и клянусь вам, что ни в следующую, ни в последующую пятницы вам не удастся сбежать к Серафиме!.. Я сам буду иметь честь караулить вас… Я спущу с цепи обеих наших собак и подыму такой гвалт, устрою такую травлю, что у сиятельного графа только пятки засверкают!

— Вы мелкодушный и злой мальчишка. Я не боюсь вас и не хочу более говорить с вами! — резко, но все-таки с кажущимся спокойствием сказала Тамара, поднявшись со скамейки, и быстрыми шагами пошла вон из беседки по направлению к дому.

Айзик постоял несколько мгновений в мучительном раздумье и затем быстро поспешил вслед за девушкой.

Вскоре он догнал ее и несколько времени молча шел на шаг позади, только грудь его взволнованно вздымалась частым порывистым дыханием.

— Тамара! — робко произнес он наконец молящим и почти задыхающимся голосом. — Фрейлен Тамара!

Девушка шла не оборачиваясь.

— Фрейлен Тамара… постойте… остановитесь… умоляю вас… фрейлен!.. Простите меня… простите!.. Я оскорбил вас, я сам не помнил, что говорил… Да, я злой, мелкодушный мальчишка, я не стою вас… я сам себя презираю, но… Бога ради!., простите, простите меня!

И схватив ее за руку, Айзик упал перед ней на колени и вдруг разрыдался.