Тьма, – и больше ничего

– Главное – чтобы я не выглядел странным во время презентации в понедельник. А теперь что это тебе говорит? – Я поворачиваю блокнот к нему и показываю фразу: «ПО-10Р… ДЛЯ МУЖЧИН, КОТОРЫЕ ЛЮБЯТ, ЧТОБЫ СТОЯЛО».

– Выглядит похабной шуткой, – возражает он.

– Ход твоих мыслей понятен, но я написал фразу печатными буквами. А теперь представь себе, что она написана плавным курсивным шрифтом. Может, даже с засечками. – Я их добавляю, но с печатными буквами получается не очень. Зато получится с упомянутыми мной шрифтами. Я знаю, что получится, потому что буквально это вижу. – Теперь пойдем дальше. Подумай о фотографии крепкого, здорового мужика. В джинсах с заниженной талией, из-под которых торчат трусы. И, скажем, в футболке с отрезанными рукавами. Представь его себе с машинным маслом и грязью на бицухах.

– Бицухах?

– Бицепсах. И он стоит около автомобиля с мощным двигателем, у которого поднят капот. Теперь это тоже выглядит похабной шуткой?

– Я… Я не знаю.

– Я тоже. Полной уверенности у меня нет, но нутро подсказывает, что направление выбрано правильное. Конечно, надо еще пахать и пахать. Слоган не проработан, тут ты прав, а нужен он идеальный, потому что станет основой для роликов на ТВ и в Сети. Покрути его. Заставь работать. Помни, что ключевое слово…

Внезапно нисходит озарение, и я знаю, откуда взялась остальная часть этого чертова сна.

– Брэд?

– Ключевое слово – «стояло», – говорю я. – Потому что мужчина… если у него что-то не работает – член, замысел, жизнь, – сильно огорчается. Но не хочет сдаваться. Он помнит, как было раньше, и хочет, чтобы все вернулось на круги своя.

Да, думаю я. Да, хочет.

Билли глупо улыбается.

– Ну, не знаю.

Я тоже выдавливаю из себя улыбку. Получается она кислой, будто гири подвешены к уголкам рта. И вновь я словно переношусь в дурной сон. Потому что рядом что-то такое, на что смотреть я не хочу. Только это не сон, из которого я могу выскочить. Это – реальность.

После ухода Билли я иду в уборную. Десять часов, большинство парней нашей конторы уже отлили утренний кофе и пьют новый в маленькой столовой, так что я в гордом одиночестве. Захожу в кабинку, скидываю брюки, чтобы тот, кто войдет, увидел через щель под дверью, что я занят чем положено, но я пришел сюда только с одним делом: подумать. Или вспомнить.

Через четыре года после моего прихода в «Эндрюс – Слэттери» на мой стол лег заказ на разработку рекламной кампании для болеутоляющего средства «Скорпом». Мне и потом перепадали крупные заказы, и иной раз удавалось найти очень удачные решения, но этот был первым. Все произошло быстро. Я открыл коробку с образцом, достал пузырек с таблетками, и мое воображение тут же подсказало мне основной элемент кампании – рекламщики иногда называют его сердцевиной. Я, конечно, потянул резину, чтобы не создалось впечатление, что задачу передо мной поставили – проще некуда. Потом нарисовал несколько вариантов постеров. Эллен мне помогала. Это произошло вскоре после того, как мы выяснили, что забеременеть она не может. Причиной послужил какой-то препарат, которым в подростковом возрасте ее лечили от острой ревматической лихорадки. Она впала в депрессию, но работа над рекламой скорпома позволила отвлечься. Эллен заметно ожила.

Тогда компанией еще руководил Эл Эндрюс, так что с нашими наработками я пошел к нему. Помню, как сидел перед его столом в «пыточном кресле», обильно потея, с гулко бьющимся сердцем, пока он медленно просматривал наши макеты. Наконец, отложив их, он поднял косматую седую голову, чтобы посмотреть на меня, а последовавшая пауза затянулась, как мне показалось, на час. «Хорошо, Брэйди, – произнес он. – Больше чем хорошо, потрясающе. С клиентом встречаемся завтра, во второй половине дня. Презентация за тобой».

На презентации я не ударил в грязь лицом, и вице-президент «Дуган драг» едва не сошел с ума от счастья, когда увидел рекламный плакат с молодой работницей и пузырьком скорпома, торчащим из закатанного рукава. Эта кампания поставила скорпом в один ряд с лидерами рынка – байером[81], анацином, буфферином, – и к концу года мы уже рекламировали всю продукцию «Дуган драг». И в счете стояло семизначное число, начинающееся не с единицы. Часть премии я потратил на то, чтобы поехать с Эллен на десять дней в Нассау. Мы вылетели из аэропорта Кеннеди в серый, дождливый день, и я до сих пор помню, как она рассмеялась и сказала: «Поцелуй меня, милый», – когда самолет пробил облака и солнечный свет залил салон. Я поцеловал, и пара по другую сторону прохода – мы летели бизнес-классом – зааплодировала.

Я рассказал о лучшем. Худшее произошло через полчаса, когда я повернулся к ней и на мгновение подумал, что она мертва. И все потому, что спала она в неестественной позе: голова повернута к плечу, рот приоткрыт, волосы словно прилипли к иллюминатору. Эллен была молодой – я тоже, – но над ней висела реальная угроза внезапной смерти.