Тьма моего сердца

— Подруга, — не унимался человек. — Как звать-то тебя?

— Не твое дело.

— Это… не имя.

— Кайрэ. Кайрэ меня зовут.

— А меня Юго.

— Да знаю я.

— Меня в детстве… обзывали. Юго, Юго, ревет как белуга…

Я фыркнула.

Помолчали.

— А у Юго есть подруга, — пробормотал человек после долгой паузы. — У нее когтей… до черта.

Закрыл глаза и заткнулся, наконец.

Он умер перед рассветом, когда петухи прокричали второй раз. Я, конечно, могла бы его поторопить, да только к этому моменту мне все было едино. Когда он перестал дышать, я натянула одеяло ему на лицо, кое-как поднялась и поковыляла к выходу.

На всплывшее к потолку слабо сияющее пятно я и не взглянула. Еще чего. Сказала только, пнув перевернутую жаровню:

— Пока не рассветет, не вздумай высовываться.

Он не ответил, конечно. Может, и не услышал, а если услышал, то не понял. Впрочем, меня это уже не интересовало. Он сейчас соображает меньше воздушного шарика.

Пропасть.

Все тело затекло и онемело. Ерунда. Теперь я нескоро хоть что-нибудь почувствую.

Буря улеглась, холодный воздух пах снегом и солью. В прорывах туч поблескивали звезды, земля внизу осторожно переводила дыхание. Я летела одна в пустом небе.

Третьих петухов я не услышала, но явственно ощутила перемену в воздухе. Ветер упал, пресекся свободный эфирный поток, будто срезанный ножом. Границы сошлись, беззвучно закрылись двери, оставив после себя только легкую дрожь в тонких слоях. Серединный мир замкнулся словно мыльный пузырь. Где-то за облаками, над краем окоема всходило солнце.

Чувствуя как костенеют крылья, я пошла на посадку. На взгорке топорщился еловый лесочек. Обломком базальта, пущенным из камнемета, я пропахала его насквозь, а за мной ворохом сыпались на землю срезанные ветки. Повезло — я с размаху врезалась в мох и палую хвою. Покатилась было вниз, но застряла растопыренными крыльями в кустах, сикось-накось, лицом вниз. Одно крыло мне удалось сложить, второе уже окаменело и осталось торчать парусом.

Интересно, чем еще одарит меня Господин за то, что я не сумела долететь до своей распроклятой тумбы? Еще семьдесят лет валяния в кустах носом в землю? Где вся радость — наблюдать жизнь муравьев и прочих лесных тараканов.

Ну и ладно. Зато здесь никто не будет лапать меня за голову и говорить глупости.

Ага, а вот и соседка для меня.

В двух шагах от моих кустов, в ямке между камней расположилась маленькая лесная лужица. Края ее были подернуты ледком, но центр уже протаял, и бурая, настоянная на палой хвое вода недружелюбно смотрела на меня.

Рассветный ветер лизнул мне щеку, посыпал спину еловым мусором, потом пощекотал лужице хребет. Темная шкурка поежилась, пошла рябью.

Холодно ей, глупой. Она только что очнулась от смертного сна и не узнавала ничего вокруг.

Ну что ты хмуришься? Привыкай. Эта каменная болванка еще намозолит тебе глаза.

Я шевельнула застывающими губами и, как ни странно, мне удалось выговорить несколько слов. Несколько дурацких слов, навсегда застрявших в памяти.

— Будь здорова, подруга, — сказала я маленькой лесной луже. — Будь здорова.

* * *

(Северный портал, створы ворот, чеканка по меди)

1119 год, Адеста.

Лорд Тиваль Семилуна утер ладонью пот и тяжело опустился на скамью. Трактирщик выглянул из кухни, шикнул на перепуганных подавальщиц и сам вынес для лорда запечатанный кувшин красного "рестаньо" на большом оловянном подносе.

Лорд Тиваль, откинувшись к стене, хмуро смотрел, как трактирщик отковыривает сургуч с горловины. Струя "алой парчи" потекла в бокал. Тиваль Семилуна поморщился — вино неприятно напомнило о только что пролитой крови.

— Промочите горло, милорд рыцарь. После такой работы самое дело холодного красненького хлебнуть.

Трактирщик услужливо пододвинул бокал. Вопреки ожиданиям, "рестаньо" оказался настоящим, нежно-терпким, как и положено, с ярким привкусом гранатов и цедры. Приятный сюрприз. Когда молодой Флавен вернется, надо сказать ему, чтобы позаботился наполнить фляги.

Некоторое время лорд Тиваль наблюдал, как неряшливый работник, орудуя совком для угля, сгребает в ведро щепки, черепки и слипшиеся от крови опилки. Второй работник вышел, унося обломки скамьи. На улице шумели и спорили — там Кайн Волчья Сыть и юный Риго Флавен объяснялись с подоспевшей стражей. Завсегдатаи, брызжа слюной и размахивая руками, пересказывали всем желающим "как мы его".

— Все-таки погорячились вы, господин, — неуверенно проговорил трактирщик. — А-ну, как не он это?

— Он, — отрезал Тиваль и залпом допил вино. — Оттор Ливьен, племянник лорда Горана. Мы, как-никак, соседи были. Я их бледные рожи в любой толпе отличу.

Работник, который собирал опилки, воткнул совок в темную от крови кучу. Махнув рукой в дальний угол, он спросил:

— Хозяин, а с этим что делать-то?

— А это милорду рыцарю решать.

Тиваль Семилуна отставил пустой бокал и взял со стола масляную лампу. В дальнем углу, среди раскиданных брикетов торфа, скорчился оруженосец Ливьена. Мальчишку помяли и отбросили в угол, когда тот сунулся на помощь господину. Видимо, помяли хорошо, раз он до сих пор в себя не пришел.