ГЛАВА 5
За окном свирепствовал ветер, он свистел во всех дырах и трещинах крепости Лиосан, залепляя их мокрым снегом. Пентакоста сидела в швейной, склонившись над ткацким станком и подпевая этому свисту. Два масляных светильника проливали свет, достаточный для того, чтобы она могла двигать челнок, не напрягая глаза. Красавица улыбалась и время от времени прерывала работу, чтобы погладить упругую ткань, шероховатую от узелков, слагающихся в причудливые узоры. Они, несомненно, порадуют старых богов, наславших на крепость морской ураганный ветер. Но он ей нипочем; ее плащ подбит лисьим мехом, под которым тепло даже плечам. Холодно только пальцам: они так озябли, что, кажется, превратились в хрупкие прутики. И все же их надо заставлять двигаться, ибо работу нужно окончить к утру, иначе старые боги от нее отвернутся.
«Это предельно ясно, — говорила она себе, пряча руки в теплые рукава, чтобы как следует отогреть их. — Иноземец захотел тебя с первого взгляда и просто не осмеливается приблизиться, чтобы не подвести замужнюю женщину. Это бесспорно читается в его жестах, в его голосе и глазах. Иначе зачем бы ему затягивать свое пребывание тут, в глуши, где ничто остальное не может привлечь внимание разумного человека?»
А его повышенный интерес к Ранегунде — всего лишь уловка. Ни один мужчина не предпочел бы рябую и хромоногую женщину ей, дочери герцога Пола, первой красавице Саксонии, а может, и всей Германии, — недаром сын Пранца крутится возле нее. Он ведь очень умен, этот чужак. Он сразу смекнул, что без доброго отношения Ранегунды ему бы пришлось сидеть взаперти, а так он живет совершенно вольно. И очень неторопливо плетет свою сеть.
Красавица улыбнулась. Ей доставила удовольствие мысль о том, как осторожно к ней подступаются. Не так уж часто встречаются столь деликатные кавалеры, знающие, что сначала следует заслужить уважение женщины, чтобы потом с уверенностью рассчитывать на все остальное.
Вернувшись к работе, Пентакоста с новой энергией принялась повторять его имя и делала это, пока ткань не стала достаточно длинной. Все переменится, как только она подарит ее чужаку. Тот велит сшить из нее что-нибудь и, подталкиваемый неодолимым желанием, незамедлительно перейдет к решительным действиям, которым она не станет противиться. И у нее наконец появится достойный любовник. Богатый, знатный, влиятельный — словом, такой, какому не страшен ни герцог Пол, ни Пранц Балдуин, ни даже король этого скучного государства. Он на ней женится и увезет в свою страну, где ее наконец-то оценят.
Она намеренно уколола палец и дождалась, пока кровь не оставила на материи достаточное пятно, вновь повторяя имя своего будущего возлюбленного и очень четко перечисляя, что ей хочется от него получить. Ее уже одолевала усталость, но не настолько, чтобы она упустила что-то из виду. Монотонность занятия навевала дремоту, однако ради новой и радостной жизни стоило пожертвовать ночным сном… хотя бы для тренировки, ведь в скором времени их ожидает череда бессонных ночей. Эта мысль подбодрила ее, и она принялась думать о восхитительных переменах в своем положении, продолжая двигать взад и вперед равнодушно постукивающий челнок.
Пергамент на окнах уже начал светлеть, когда в дверях швейной появилась Геновефа. Лицо ее было припухшим от сна.
— Я зашла в вашу комнату, но там вас не оказалось, — сказала она осуждающим тоном. — И ваша кровать холодна.
— Я не могла заснуть, — мечтательно произнесла Пентакоста. — И решила занять себя чем-нибудь.
— Занять? — нахмурилась Геновефа, с тревогой оглядывая станок. — Черная шерсть, сотканная в ночи?
— Только трусихи могут увидеть в ней что-то дурное, — ответила Пентакоста. — Это обыкновенная шерсть.
Геновефа перекрестилась, все еще продолжая присматриваться к станку, затем, потрясенная, взглянула на Пентакосту.
— Что у вас на уме, высокородная госпожа?
Пентакоста рассмеялась.
— Ты вспоминаешь о моем звании, только когда сердишься, милая медхен. Чем же я рассердила тебя?
Геновефа потупилась, потом вздернула подбородок.
— Комната сына Пранца находится прямо под швейной. О чем вы думали, когда шли сюда?
— Слуга Беренгара спит в ногах у своего господина. Расспроси его, развлекались мы тут или нет.
— Он всего лишь слуга и скажет то, что ему велят, — отозвалась Геновефа.
— Тогда разузнай, кто дежурил в эту ночь у огня. И поговори с ним, выведай, было ли тут что-нибудь. Он не слуга и скажет правду. — Пентакоста встала со стула. — Я основательно потрудилась и теперь готова уснуть. Так крепко, что мне позавидует сам Христос Непорочный.
Она перекрестилась и одарила служанку улыбкой. Самой обворожительной из арсенала своих обольщающих средств.
— Я переговорю с караульным, — с непримиримым видом отозвалась Геновефа. — А вы, если далее будете вести себя столь безрассудно, вскоре окажетесь в Лоррарии, у отца, который вряд ли обрадуется вашему возвращению.