Тьма прежних времен

Она прихромала на плотно утоптанный пятачок земли, служивший здесь рыночной площадью, и принялась оглядывать теснящиеся вокруг хибарки в поисках вывески сапожника. Ничего похожего не обнаружилось. Тогда Эсменет принюхалась, надеясь учуять рыбий жир, которым кожевники пропитывают кожи. На самом-то деле ей всего только и надо, что раздобыть полоску кожи. Она прошла груды размокшей глины, потом четыре стоявших рядком навеса горшечников. Под одним, несмотря на мороз, трудился старик, формуя на гончарном круге крутобокий кувшин. У него за спиной светилось жерло печи. Старик закашлялся. Его кашель, похожий на бульканье грязи, встревожил Эсменет. Может, у них тут в деревне чума или оспа?

Пятеро мальчишек, болтавшихся у входа в хлев, уставились на нее. Старший — или, по крайней мере, самый высокий — глазел на Эсменет с неприкрытым восхищением. Парнишка, возможно, был бы даже хорошеньким, если бы не косые глаза. Эсменет вспомнила, как один из клиентов рассказывал ей, что в таких деревнях красивых детей обычно не встретишь, потому что их, как правило, продают богатым путешественникам. Эсменет невольно спросила себя, не пытались ли продать и этого.

Мальчишка направился к ней. Она улыбнулась ему. «Может быть, он мне…»

— Ты шлюха? — спросил он напрямик.

Эсменет утратила дар речи от гнева и возмущения.

— Шлюха, шлюха! — крикнул другой мальчишка. — Из Сумны! Потому и руки прячет!

Первое, что пришло в голову Эсменет, это куча казарменных ругательств.

— Иди, почеши свою трубу, — бросила она, — зассанец сопливый!

Парень ухмыльнулся, и Эсменет сразу поняла, что это один из тех мужчин, которые скорее примут всерьез собачий лай, чем бабьи речи.

— А ну, покажи руку!

Что-то в его голосе насторожило ее.

— Поди сперва вычисти стойло!

«Раб» — подразумевал ее надменный тон.

Его легкомысленный взгляд окаменел, в нем проступило какое-то иное, куда более серьезное и опасное чувство. Парень попытался ухватить ее за руку. Эсменет влепила ему пощечину. Он отлетел назад, возмущенный и ошарашенный, а придя в себя, нагнулся к земле.

— Точно, шлюха, — сказал он своим односельчанам мрачным тоном, как будто печальные истины влекут за собой печальные последствия. И выпрямился, взвешивая в руке выковырянный из глины камень.

— Шлюха и распутница.

Момент растерянности прошел. Четверо остальных заколебались. Они стояли на каком-то пороге и знали это, даже если и не понимали всего значения своего шага. Хорошенький не стал их подначивать — он просто бросил камень.

Эсменет пригнулась, увернулась. Теперь и остальные нагнулись за камнями.

В нее полетел град булыжников. Эсменет выругалась и засучила рукава. Толстая шерстяная ткань защищала ее, так что ей не было даже особенно больно.

— Ах, ублюдки! — воскликнула она.

Мальчишки замешкались: ее ярость и смутила, и насмешила их. Один из них, жирный, заржал, когда она тоже наклонилась за камнем. Она попала в него первого: камень угодил ему повыше левого глаза и рассек бровь. Парень с ревом рухнул на колени. Прочие застыли, ошеломленные. Пролилась первая кровь…

Эсменет замахнулась еще одним камнем, надеясь, что ребята испугаются и разбегутся. Девчонкой, до того, как повзрослевшее тело позволило заняться более прибыльным делом, она подрабатывала на пристанях за хлеб или медяки тем, что распугивала камнями чаек. И до сих пор не забыла тогдашних навыков.

Однако высокий успел раньше — он швырнул ей в лицо пригоршню грязи. Большая часть пролетела мимо — этот дурень бросал так, словно рука у него веревочная, — но то, что попало в лоб, на миг ослепило ее. Эсменет принялась лихорадочно тереть глаза. И пошатнулась — камень ударил ее в ухо. Еще один разбил пальцы…

Что же это делается?!

— Довольно, довольно! — прогудел хриплый голос. — Что вы делаете, сорванцы?

Жирный мальчишка все еще всхлипывал. Эсменет наконец протерла глаза и увидела, что посреди мальчишек, размахивая кулаком, похожим на коленный сустав, стоит старик в крашеных одеждах шрайского жреца.

— Побиваем ее камнями! — сказал недоделанный красавчик. — Это же шлюха!

Прочие горячо поддержали его.

Старый жрец сперва сурово нахмурился, глядя на них, потом обернулся к Эсменет. Она теперь отчетливо видела его: старческие пятна на лице, скупой напор человека, которому доводилось кричать в сотни безответных лиц. Губы у него посинели от холода.

— Это правда?

Он схватил ее руку в свою, на удивление сильную, взглянул на татуировку. Потом посмотрел ей в лицо.

— Быть может, ты жрица? — осведомился он. — Служительница Гиерры?

Эсменет видела, что он знает ответ, и спрашивает только из-за какого-то извращенного стремления унижать и поучать. Глядя в его блеклые старческие глаза, она внезапно поняла, какая серьезная опасность ей угрожает.

«Сейен милостивый…»

— Д-да, — выдавила она.

— Лжешь! Это знак шлюхи! — воскликнул он, выворачивая руку к ее лицу, словно хотел затолкать еду в рот упрямому ребенку. — Знак шлюхи!

— Я больше не шлюха! — возразила она.

— Лжешь! Лжешь!