Тьма прежних времен

Ахкеймион слышал разговоры о Священном воинстве простецов еще до своего отъезда из Сумны. Несколько недель тому назад, до прихода основных сил, некоторые знатные владыки из Галеота, Конрии и Верхнего Айнона приняли решение отправиться против язычников сами по себе. «Воинством простецов» их войско прозвали оттого, что за ними увязались полчища всякого сброда, не имевшего начальников. Ахкеймиону даже в голову не пришло поинтересоваться, как у них дела. «Началось! Начало кровопролитию положено».

— На равнине Менгедда, — продолжал Ксинем. — Языческий сапатишах, Скаур, прислал императору залитые смолой головы Тарщилки, Кумреццера и Кальмемуниса в знак предупреждения.

— Кальмемуниса? Ты имеешь в виду кузена Пройаса?

— Надменного, твердолобого идиота! Я умолял его подождать, Акка. Я уговаривал его, я орал на него, я даже заискивал перед ним — унижался как последний идиот! — но этот пес ничего не желал слушать.

Ахкеймиону один раз довелось встретиться с Кальмемунисом при дворе отца Пройаса. Возмутительное самомнение в сочетании с тупостью — Ахкеймиона от него просто корчило.

— А как ты думаешь, отчего он поторопился выступить в поход — ну, если не считать того, что его побудил к тому сам Господь?

— Потому что знал, что, когда явится Пройас, он будет у принца не более чем карманной собачонкой. Он ведь так и не простил Пройасу того случая при Паремти.

— Битвы при Паремти? А что там такого случилось?

— А ты что, не знаешь? А я и забыл, как давно мы с тобой не виделись, дружище! У меня немало сплетен, которыми следует поделиться с тобой.

— Как-нибудь потом, — ответил Ахкеймион. — А сейчас расскажи, что случилось при Паремти.

— Пройас велел высечь Кальмемуниса.

— Высечь?!

Это сильно озаботило Ахкеймиона. Неужели его бывший ученик настолько переменился?

— За трусость?

Ксинем нахмурился, как будто разделял озабоченность Ахкеймиона.

— Нет. За неблагочестие.

— Да ты шутишь! Пройас высек своего родича за неблагочестие? Насколько же далеко зашел его фанатизм, Ксин?

— Чересчур далеко, — ответил Ксинем быстро, словно ему было стыдно за своего владыку. — Но лишь ненадолго. Я очень сильно разочаровался в нем, Акка. У меня сердце болит оттого, что богоподобный отрок, которого мы с тобой воспитывали, вырос человеком, склонным к подобным… крайностям.

Да, Пройас был богоподобным отроком. За те четыре года, что Ахкеймион провел при дворе в Аокниссе, столице Конрии, в качестве наставника принца, он успел искренне полюбить мальчика — даже сильнее, чем его легендарную мать. Приятные воспоминания. Прогулки по залитым солнцем залам и тенистым садовым тропинкам, беседы об истории, о логике, математике, ответы на неиссякающий водопад вопросов…

— Наставник Ахкеймион! А куда девались все эти драконы?

— Драконы внутри нас, юный Пройас. И внутри вас тоже.

Нахмуренный лоб. Разочарованно стиснутые руки. Еще один уклончивый ответ наставника…

— Ну, а в мире еще есть драконы, наставник Ахкеймион?

— Но ведь вы есть в мире, Пройас, разве нет?

Ксинем в то время был при Пройасе учителем фехтования, и именно во время своих периодических стычек из-за его воспитания они научились уважать друг друга. Как сильно ни любил Ахкеймион своего ученика, Ксинем, воспитывавший в себе преданность, с которой ему придется служить принцу, когда тот станет королем, любил Пройаса гораздо сильнее. Настолько сильно, что, когда Ксинем заметил в ученике силу наставника, он пригласил Ахкеймиона к себе на виллу у Менеанорского моря.

— Ты сделал отрока мудрым, — сказал Ксинем, пытаясь объяснить свое из ряда вон выходящее приглашение. Люди из касты знати очень редко привечали колдунов.

— А ты сделал его опасным, — ответил Ахкеймион.

И где-то в смехе, последовавшем за этим разговором, и зародилась их дружба.

— Он превратился в фанатика, но лишь ненадолго? — переспросил теперь Ахкеймион. — Означает ли это, что он одумался?

Ксинем поморщился, рассеянно почесал крыло носа.

— Отчасти. Священная война и знакомство с Майтанетом вновь воспламенили его пыл, но теперь он стал мудрее. Терпеливее. Терпимее к слабостям.

— Видимо, твои уроки подействовали. Что ты с ним сделал?

— Отлупил до крови.

Ахкеймион расхохотался.

— Я серьезно, Акка. После Паремти я с отвращением покинул двор. Провел зиму в Аттремпе. Он явился ко мне, один…

— Просить прощения?

Ксинем поморщился.

— Я на это рассчитывал, но нет. Он проделал весь этот путь затем, чтобы отругать меня.

Маршал покачал головой и улыбнулся. Ахкеймион знал, почему: Пройас еще ребенком был склонен к подобным трогательным крайностям. Проехать двести миль лишь затем, чтобы распечь своего бывшего наставника, — на такое был способен только Пройас.

— Он обвинил меня в том, что я бросил его в час нужды. Кальмемунис и его прихвостни выдвинули против принца обвинения перед храмовым судом и перед королем, и какое-то время ему приходилось несладко, хотя никакая реальная опасность и не грозила.

— Ну разумеется, ты понимаешь, что он всего лишь искал твоего одобрения, Ксин, — сказал Ахкеймион, подавляя шевельнувшуюся в душе зависть. — Знаешь, он ведь всегда чтил тебя — на свой лад… И что же ты сделал?