Тьма сгущается перед рассветом

Когда на следующий день Томов пришел в канцелярию авиашколы, Абелеса еще не было. Добрый час просидел Илья на цементной тумбе перед подъездом, пока из-за угла, со стороны площади Амзей не показался знакомый вишневый «Форд». Через несколько минут дежурный адъютант объявил, что господин капитан прибыл. Илья назвал свою фамилию и добавил, что сам капитан Абелес велел ему сюда прийти..

Вместе с Томовым ожидали приема два офицера и четыре унтер-офицера — летчики. Их приняли поодиночке, и они ушли. Потом еще приходили офицеры, их вызывали и они уходили. Прошло не менее двух часов, а Илья все ждал, но был доволен тем, что его сюда впустили и здесь о нем знают. «Пусть последним примут, я подожду, ведь делать мне нечего», — успокаивал он себя.

Через некоторое время дежурный адъютант сообщил, что господин капитан уехал обедать и будет к четырем. Илья вышел на улицу и убедился, что «Форда» нет. «Что ж, — подумал Илья, — до четырех не так уж много… Больше ждал…»

Приемную закрыли, а на улице пекло невыносимо. Здание выходило на солнечную сторону. Томов перешел улицу и присел на скамейку у храма «Бисерика Албэ». Здесь было прохладней. От нечего делать Илья рассматривал проходивших мимо людей. Вот проковылял калека с деревянным обрубком вместо ноги. На его согнутой руке висела огромная корзина с рогаликами. Потом появился старик-старьевщик, скороговоркой напевая свое вечное «старье берем». У ограды, в тени деревьев, выстроились вдоль мостовой фаэтоны. Илье особенно нравились их колеса с резиновыми шинами, аккуратно втиснутыми в белые ободья, с блестевшими черным лаком тонкими спицами. Отгоняя назойливых мух, лошади фыркали, мотали головами и хвостами. Извозчики в картузах бранились, обвиняя друг друга в несоблюдении очереди. Но когда раздавался оклик: «Биржар!»[27], они все сразу срывались с места. Из приоткрытых дверей храма доносилось торжественное чтение акафиста… У входа, словно в очереди, стояли старухи-попрошайки, встречавшие и провожавшие богомольцев, и тут же, напротив, на углу, у калитки дежурили смуглые, с измученными личиками, в узеньких, выше колен юбочках «девочки». Они окликали гимназистов, а если те, покраснев, ускоряли шаг, посылали им вдогонку ругательства. У мужчин они выпрашивали «закурить». Никто не удивлялся — все было нормально, привычно… «Невеселая жизнь», — подумал Илья, глядя на худенькую хрупкую девушку, почти подростка, в полинявшем платьице. Она стояла, прислонившись к калитке, рядом с немолодой, уже располневшей своей коллегой и напевала модную тогда песенку: «Скажи мне, где, когда и как смогу тебя еще увидеть?», а в глазах ее была такая пустота, что Илье стало жутко…

Удары колокола заглушили уличный шум. Из церкви стали выходить люди. Улица постепенно опустела. Был обеденный час. Томову казалось, что он просидел здесь бог знает сколько, но «Форда» начальника школы все не было. Редкие прохожие равнодушно шли мимо извозчиков, косились на девушек, крестились на церковь и не замечали Ильи. Он вдруг подумал, что в Бухаресте каждый живет только для себя и никому никакого дела нет до всего остального мира. Тоска по дому сжала его сердце. Он представил себе родной Болград, мать… Вот она варит обед, стирает белье квартирантам и, как бывало, просит его принести воды. Колодец далеко, за три квартала… Как она сейчас там живет, бедняжка? Сама носит воду… Жара в Бессарабии такая, что пыль обжигает босые ноги. А как он не любил, когда мать посылала его к лавочнику взять хлеб в долг… И там было трудно, но там был родной дом…

Илья тосковал по аромату родных акаций и метеол, по звону медной ступки, в которой мать толкла сухари, и даже по дыму родной кухни… Заглядевшись на божью коровку, которая ползла по его брюкам, Илья стал напевать запомнившуюся ему песенку…

У чужих я сидел за столом,
Был на людях я весел и пьян,
Знал, что все это — горький обман,
Что душа моя в доме родном…

Мне в бокал наливали вино,
Наливали мне снова и снова,
Но я знал, не заменит оно
Даже воду из дома родного…

И какой бы дома ни был хлеб плохой
Он слаще, лучше, чем чужой!..

Илья поднял голову: у подъезда стоял знакомый вишневый «Форд».

В приемной сидело несколько человек, когда адъютант Абелеса заявил, что господин капитан сейчас занят. Завтра большой праздник — день авиации!

Томов уже было направился к выходу, но адъютант остановил его, сказав, что господин капитан поручил ему заняться этим делом, и пригласил Илью войти…

Томов рассказал обо всем адъютанту, отдал ему документы, в том числе и грамоту, где значилось, что планер, сконструированный Ильей Томовым, на конкурсе по Измаильскому уезду занял первое место.