Тьма сгущается перед рассветом

Хаим был все такой же — небольшого роста, щуплый, чуть сутулый. Разговаривая, он отчаянно размахивал руками. Всегда веселый, острый на язык, Хаим был добрым товарищем. Когда еще в младших классах он приносил объемистый кулек с завтраком, большую часть съедали друзья, для которых хлеб со сливочным маслом и повидлом или котлеты с чесноком были редчайшим лакомством. А мать Хаима старалась давать ему с собой как можно больше: «Дома мой Хаим ничего не кушает. А из гимназии, сколько я ему ни даю, ничего не приносит обратно! И отчего он у нас такой худой, чтобы я так знала горе, как могу сказать!..» Она была доброй женщиной. «Илюша, останься у нас, пообедаешь, — часто говорила она. — Может быть, мой Хаим покушает с тобой за компанию. Я сварила из полкурочки бульон с клецками. Ты знаешь, что такое клецки? От останься, посмотришь! Чтоб я так была здорова, что тебе понравится. Это не бульон, а золото!»

Но Хаим делился не только завтраками. На протяжении почти всех лет Илья занимался по его книгам. Больше половины учеников класса не имели своих книг, они стоили очень дорого. Чтобы Илья мог приобрести необходимые учебники, его отцу нужно было бы работать не менее двух месяцев. Выручал всегда Хаим. И не только одного Томова… За это Илья называл Хаима «постоянный поставщик».

Хаим учился хорошо. Особенно он любил историю и географию. Его живой ум откликался на все происходящее. И почти по каждому поводу он мог рассказать анекдот…

Однажды Хаим решил остаться на уроке закона божьего. Он сказал батюшке, что христианская религия ему больше нравится — «это история». Долгое время он учил этот предмет и даже получал «десять». Батюшка был очень доволен и, говоря о «заблудших овцах», всегда ставил Хаима Волдитера в пример своим ученикам. К этому времени Хаим нашел на чердаке какую-то русскую книжицу и прочел ее — отец еще в детстве выучил его русскому языку. И вот под конец урока, когда батюшка снова упомянул о «заблудших овцах», Хаим сказал, что среди «овец», к сожалению, есть много шакалов, готовых утопить друг друга в чайной ложечке, и что «овцы» не были бы такими «баранами», если бы не поддавались «ослам», которые за это получают большое жалованье…

С тех пор Хаиму запретили присутствовать на уроках закона божьего. Священник пожаловался раввину, преподававшему в лицее основы иудейской религии, но тот сказал, что Хаима Волдитера он давно не допускает на уроки религии: «Он мутит воду. А однажды даже сказал, что «религия — опиум для народа!»…

Батюшка осенил себя крестом, а раввин закатил глаза…

Вспомнив это, Томов рассмеялся: «И он еще удивляется, почему я не в авиации!»

— Ну, что ты смеешься? Нет, ей-богу, Илюша, ты работаешь в автомобильном гараже или просто так?..

Слесарь тоже засмеялся и подтвердил, что вот уже больше года они работают вместе в гараже «Леонида и К°».

— Ну, а ты, Хаим, как поживаешь? Какими судьбами попал в Констанцу?

Хаим кивнул на своих друзей, доедавших мороженое, и, скептически поджав губы, спросил:

— А ты думаешь, Илюша, я сам знаю? Ей-богу, нет! Еду… — и Хаим развел руками.

— Куда, если не секрет?

— Куда? Да, да, куда!.. А куда, ты думаешь, я могу ехать в такое «прекрасное» время? А? Если Гитлер уже сожрал четверть Европы!..

Илья догадался, но сделал вид, будто не понимает.

— Учиться?

— Нет, это только не для еврея. «Богом избранная» нация! Везде гоняют… Хотя можно быть евреем и получать все как по заказу, но для этого нужны «пети-мети»… А мне, наверное, суждено уехать… От судьбы никуда не уйдешь. Вот так было и с моей мамой… Мы с Валей Колевым как-то нашли русские прокламации. Опять там же, у нас на чердаке. Старые, уже пожелтевшие от времени. Наверное, с семнадцатого или восемнадцатого года. Так вот, мы с ним устроили кружок. Собственно говоря — это так был кружок, как я сейчас митрополит. Но моя мама узнала и сказала, что если я не перестану заниматься запрещенными делами, она повесится. Боялась, что я попаду в полицию. Ты ведь помнишь, за что меня тогда исключили из лицея?

— Конечно помню. Я об этом часто вспоминаю…

— Нет, ей-богу, ты вспоминал меня, Илюша?

Томов утвердительно кивнул головой.

— Так вот к чему я говорю все это… О судьбе человека. Маме не пришлось вешаться. Она, бедняга, как раз на русскую пасху умерла…

— Что ты говоришь?! От чего же?

— Ты спрашиваешь, Илюша, от чего, как будто бы не от чего в наше время умереть. Дал бог в нашем Болграде железногвардейцев, и они устроили погром…

— Как погром?! — прерывающимся голосом спросил Томов.