У каждого из них были свои пути. Ева тайком рассматривала обувь и одежду присутствующих женщин и прихорашивалась. Аккуратно кончиками пальцев разглаживала плиссированные складки на юбке, пока они не проступали явно и не начинали лосниться. В душе она была принцессой, свободной от строгого надзора и жестоких слов. Или феей со светлыми легкими крылышками, которые при малейшем дуновении ветерка возносили ее над домашней серой действительностью и жесткими требованиями.
Она напевала про себя по дороге домой, с очарованным взглядом и семеня крошечными шажками, и родители пребывали в спокойном убеждении, что она находится в надежных руках Господа и что эти оживленные движения являются своеобразной манерой преклонения.
Но он понимал ее лучше. Ева мечтала о туфлях и платьях и о мире, построенном из боготворимых зеркал и нежных слов. Он был ее братом. Он просто знал об этом.
Сам он мечтал о мире, состоявшем из смеющихся людей.
Там, где они жили, никто не смеялся. Морщинки, появившиеся на лицах от улыбок, он видел только в городе и считал их уродством. Нет, в его жизни не было ни смеха, ни радости. С тех пор как ему исполнилось пять лет и его отец соборовал священника народной церкви, которого с ругательствами и проклятиями изгнал оттуда, он никогда не слышал его смеха. А потому его детской душе потребовались годы на то, чтобы понять — смех может сопровождать нечто иное, помимо торжества над горем ближнего.
Когда он наконец это понял, то остался глух к наставлениям и издевательствам отца и научился остерегаться.
У него появились секреты, приносившие ему радость, но одновременно и несчастье. Под кроватью, в самом дальнем углу под чучелом горностая хранились его сокровища. Журнал «Дом и Семья» с безумными рисунками и рассказами. Каталоги универмага «Дэллс»[22]
с почти голыми девушками, которые смотрели прямо на него и улыбались. У него также имелись журналы с такими чудными названиями, что они вызывали у него смех. Старые потрепанные пестрые журналы с жирными пятнами и загнутыми страничками. «Полчаса юмора», «Даффи», «Скуби Ду». Журналы, которые возбуждали и провоцировали, но ничего не требовали взамен. Их можно было найти в соседском помойном ведре, выбравшись из окна после наступления темноты, и он частенько это проделывал.А затем всю ночь лежал под одеялом и усмехался про себя.
Это происходило в тот период его жизни, когда он старался оставлять приоткрытыми все двери в доме, чтобы быть в курсе, где находится каждый член семьи. Период, когда он научился высматривать беспрепятственные пути, чтобы, не рискуя, пронести в дом свои трофеи.
Период, когда он научился внимательно прислушиваться, как летучая мышь на охоте.
С момента, когда он оставил свою жену в гостиной, и до момента, когда он увидел, как она пробирается через калитку с ребенком на руках, прошло максимум две минуты. Примерно на это время он и рассчитывал.
Она не была глупой. Конечно, она молода, наивна, легко разгадать ее намерения, но глупой она не была. А потому она знала, что он заподозрил неладное, и по той же причине испытывала страх. Он отчетливо видел это по ее лицу и слышал по ее интонации.
Теперь она хотела сбежать.
Едва почувствовав, что он на безопасном расстоянии, она незамедлительно отреагировала. Вопрос заключался только во времени, и он это хорошо понимал. Именно поэтому он встал у окна на втором этаже и принялся топать ногами по половым доскам, остановившись лишь тогда, когда она почти добежала до изгороди.
Да уж, как просто было найти подтверждение своим мыслям, и это подкашивало его изнутри, хотя он уже давно привык к человеческому обману. Да-да, к этому привыкаешь, ведь больше ничего не остается.
Он посмотрел на женщину с ребенком. Жизнь ускользала от него. Скоро они скроются в подкопе.
Изгородь прилично заросла, так что он еще мгновение подождал и лишь потом в два прыжка преодолел лестницу и бросился в сад.
Она была заметной и сразу привлекала взгляд, эта молодая, красивая женщина в красном платье с ребенком на руках, так что преследовать ее было проще простого, даже несмотря на то, что она оказалась уже в самом конце улицы, когда он протиснулся сквозь кусты.
У главной улицы она свернула и пробежала по боковому переулку, а затем скользнула в заросли бирючины, которыми был огорожен квартал вилл.
Такого поворота он не ожидал.
Тупая телка, подумал он, наставляешь мне рога на моей собственной территории?!
В то лето, когда ему исполнилось одиннадцать, община отца установила в городе палатку у площади для выставки животных.
— Раз уж огненные дьяволы это делают, — заявил отец, — то мы, свободная церковь, можем и подавно.
Все утро они трудились над этим заданием. Работа была не из легких, но остальные дети тоже помогали. Когда в палатке был наконец положен пол, отец похлопал всех чужих детей по голове. Своих собственных детей он никак не поощрил, зато снабдил их новым занятием — установкой складных стульев. А стульев было много.