Тьма в хрустальной туфельке

Над тротуаром висело знойное марево, но Элеонора всё равно натянула перчатки и надела свою широкополую шляпку. Даже так далеко от реки она всё равно чувствовала запах Темзы – сырой, зловонный под летним солнцем. Но в Мэйфере двери не открывали и ставни не распахивали. Не показывать же, что обитатели таких великолепных домов могли потеть, как простой люд.

Все они притворялись идеальными. Слуги, мимо которых проходила Элеонора, вежливо кивали ей и осведомлялись о её здоровье, если она задерживалась. Но несколько недель назад они вели себя настолько же вежливо с Леей, а теперь, казалось, выкорчевали её из памяти, вырвали, словно гнилые нити из швов. Леи как будто не было вовсе. То же самое случилось и когда заболела мать Элеоноры. Добрые соседи закрыли для неё свои двери, не желая рисковать заболеть чахоткой, даже когда маленькая Элеонора плакала на пороге.

Девушка услышала шум и суету Мэрилибона прежде, чем оказалась там. Вдали от улиц Мэйфера город буквально кишел людьми. Продавцы фруктов терялись в целых тучах мошкары. Мужчины в рекламных щитах[13] обливались потом, как и женщина, продающая кофе из тачки. Подметальщики останавливались на углах улиц, лениво опираясь на мётлы. Омнибусы, телеги, повозки и личные экипажи грохотали взад и вперёд по улице, а от запаха навоза, гниющих фруктов и горелого кофе у Элеоноры закружилась голова.

Как же ей хотелось поскорее уже выбраться из всего этого! Чем раньше она сможет начать платить другим людям, чтобы ныряли в шумную толпу по её поручениям, тем лучше. Миссис Пембрук, например, никогда не ходила туда, куда не хотела. Для этого у неё были слуги.

Элеонора замерла. Кто-то врезался в неё, выругался, но она не обратила внимания.

Она ведь могла загадать желание, чтобы миссис Пембрук вернулась. Она могла вернуть и мать! Ведь черноглазая незнакомка сказала, что Элеонора может пожелать всё что угодно, не так ли?

Девушка скользнула в тень платана, чьи листья уже начали буреть. К стволу прислонился нищий. Он протянул Элеоноре руку, но та проигнорировала её. Да и собственных денег у неё всё равно не было.

Могла ли она в самом деле вернуть к жизни миссис Пембрук? И что случится, если она так и поступит? Неужели мир повернётся вспять и всё станет прежним, словно миссис Пембрук и не умирала? Или она просто появится снова, живая и невредимая после того, как её оплакивали долгих три года? Элеонора так и не сумела до конца примириться со смертью Пембрук – даже если бы та прожила ещё тридцать лет, ее смерть всё равно была такой ранней! Но три года скорби взяли своё. Даже если завтра она проснётся, а миссис Пембрук снова будет жива и здорова, груз трёх лет без неё никуда не исчезнет. Сможет ли Элеонора снова посмотреть на неё? Сможет ли когда-нибудь перестать скорбеть?

Девушка вспомнила чёрные матовые глаза незнакомки и решила, что возвращать мёртвых к жизни, возможно, не такая уж хорошая идея. Все её инстинкты говорили, что если черноглазая вернёт кого-то к жизни, этот человек уже не будет прежним. Может быть, незнакомка удержит его или её на пороге агонии, навечно застрявшими в мгновении умирания, не в силах двигаться дальше. И поняв это, Элеонора задрожала, несмотря на зной. Смерть её матери совсем не была лёгкой. А уж застрять в таком состоянии навсегда…

Элеонора тотчас же отбросила эту мысль.

К ней бочком подошла пухленькая женщина с покрасневшими глазами и жёлтым платком на шее.

– Простите за беспокойство, мисс, – льстиво проговорила она, – но я вижу, что вы чем-то глубоко опечалены. Вам нужны деньги? Ах, я просто не могла не заметить ваши прекрасные волосы, их необыкновенно красивый блеск. Я могла бы дать вам три шиллинга, если вы пройдёте со мной…

Элеонора отпрянула и скрылась в толпе. Скрипач чуть не ткнул ей в глаз смычком. Маленькая девочка, гнавшаяся за обручем, бросилась ей под ноги. Торговцы пихали свои подносы с тающим мороженым, прохладным имбирным пивом и мутным джином чуть ли не в нос. Девушка старалась избегать их всех, пробираясь сквозь толпу, высоко держа голову. Глупо было думать о таких вещах – особенно на публике, где любой мог увидеть её печаль. Лучше выбросить всё из головы, как всегда.

Но, имея в распоряжении желания, она могла больше не беспокоиться о таком. Нищета, голод, болезни – всё это теперь не имело над ней власти. Она могла бы вытащить всех, кто был ей не безразличен, с самой грани смерти, возвысить их над всеми заботами так, что они даже не вспомнят, на что похожи трудности. Элеонора могла накормить голодных, приютить бездомных, вылечить больных. И она могла сделать всё это, просто пожелав много денег. Всё, чего она желала, она могла теперь получить, и больше ей никогда не придётся бояться.

Улица давила на неё со всех сторон, жаркая, тесная, но Элеонора шла, гордо вскинув голову и расправив плечи, озарённая силой, которую она только-только начинала осознавать.

Всё вокруг казалось ничтожным.