Тьма в полдень

Подобраться к хате им удалось незамеченными, и в каких-нибудь десяти метрах от нее один из бойцов по команде Сергея привстал и бросил в окно противотанковую гранату. Она еще летела, кувыркаясь и поблескивая в красном свете, когда по ним ударила очередь. Все произошло в долю секунды: бросивший гранату, все еще на коленях, как-то странно подломился и стал опускаться на бок, а второй замер в той же позе, в какой застала его полоснувшая поперек малиновая трасса, – вытянув вперед руки и поджав согнутую в колене ногу; а хата жарко полыхнула изнутри, и вместе с грохотом брызнули разом из всех окошек стекла и куски рам. Если Сергей способен был чувствовать что-то в эту секунду, то это был мгновенный ужас от мысли, что вот только что, на его глазах, за каких-нибудь пять минут, погибло четыре человека, за жизнь которых он отвечал как командир; но это сразу же ушло в сторону, как не главное, как второстепенное, потому что главным и единственным имеющим сейчас значение было захватить эту хату и убедиться, что там не осталось ни одного немца.

Он вскочил и согнувшись, прикрывая автоматом живот, бросился вперед по узкой, протоптанной в снегу дорожке, и был уже перед самой дверью, когда она распахнулась от сильного толчка изнутри и из хаты выбежал высокий немец без головного убора, в расстегнутой шинели. Немец выбежал и успел сделать еще шаг или два, как-то странно жестикулируя, словно хватаясь за воздух, прежде чем Сергей почти в упор разрядил в него половину диска. Немец упал, Сергей перепрыгнул через него и ринулся в зияющий мрак дверного проема, дав перед собой – веером – еще одну длинную очередь.

Слепящие вспышки у дульного среза озарили темные пустые сени, потом грохот автомата оборвался и наступила тишина. И лишь в этой внезапной и оглушительной тишине Сергей вдруг сообразил, что показалось ему странным в жестах убитого им немца: он размахивал пустыми руками, был безоружен...

Сергей прошел в «зало». Дверь из сеней косо висела на одной петле, наполовину сорванная взрывом. Красный отблеск пожара, падая в комнату сквозь проемы выбитых окон, освещал угол опрокинутого стола, блики маслянисто играли на круглом дырчатом кожухе немецкого МГ-34, пристроенного на подоконник. Оба пулеметчика лежали тут же под окном, угадываясь в темноте двумя кучами тряпья. Ледяной сквозняк быстро выдувал из хаты остатки тепла, кисловатый дым взрывчатки и бездымного пороха, приторный запах крови.

Сергей поставил к стене автомат и опустился тут же на что-то твердое – сундук или ящик, бессильно уронив меж колен сцепленные пальцами кисти рук.

– Ах ты... – сказал он и выругался длинно и бессмысленно. Потом посидел, сдвинул шапку на затылок и снова выругался, с тоской и отчаянием.

– Да здесь я, здесь! – ответил он бойцам, окликавшим снаружи «товарища лейтенанта».

Кто-то неловко протиснулся в дверь.

– Я там Силантьева и Трошечкина поглядел, товарищ лейтенант, – сказал один извиняющимся тоном. – Думал: может, кто из них еще дышит. А ребята к той вон хате побегли, там немец вроде тоже сдаваться хочет...

– Ладно, – сказал Сергей. – Тоже, говоришь, сдаваться хочет?.. Раньше надо было! – бешено крикнул он вдруг. – Теперь они, б..., сдаются, а раньше о чем думали?! Ты, когда этот из хаты выбежал, видел, что он без оружия? Вот и я не видел!! Еще я его, гада, рассматривать должен, – что там у него в руках...

– Да хрен с ним, товарищ лейтенант, делов-то, – сказал боец. Обведя хату хозяйским взглядом, он снял с петли исщепленную осколками дверь, поставил в сторонку, чтобы не мешала ходить. На полу валялись сорвавшиеся со стены ходики. Боец поднял их, повесил на место, с треском подтянул гирьку и качнул маятник. Ходики деловито застучали, как ни в чем не бывало.

– Во техника безотказная, – одобрительно сказал боец, – им хоть что делай, не сломаются. Товарищ лейтенант, а ведь они шли, небось, как Силантьев гранату кинул, а?

Сергей безучастно поднял голову: часть стены, на которой висели безотказные ходики, была освещена отблеском огня, и стрелки на жестяном циферблате, нижний угол которого погнулся от падения, показывали без пяти двенадцать.

– Нынче ведь тридцать первое, – продолжал боец, – аккурат Новый год! Так что с новым счастьицем вас, товарищ лейтенант, с исполнением желаний! Шутка ли, одна тыща девятьсот сорок третий!

Глава седьмая

В конце января первые волны сталинградского отступления перехлестнули за Днепр и, разливаясь по Правобережью, докатились до Энска.