Тьма знает

Конрауд навестил сестру Сигюрвина, а она сказала, что не знакома с теми двумя, убившими ее брата. От Марты она услышала подробный рассказ о том, как Сигюрвина убили в ссоре из-за контрабанды наркотиков. Она сказала, что ничего подобного не знала о своем брате — и горевала, что он влез в «такую чушь», со всеми вытекающими оттуда последствиями. Конрауд долго сидел у сестры Сигюрвина и ощутил, каким облегчением для нее было наконец получить ответы на все вопросы, не дававшие ей покою много лет, — даже если эти ответы прискорбные, — а на прощанье она обняла его и поблагодарила за упорство.

Когда в СМИ утихла буря, вызванная раскрытием этого известного старого дела, и страсти поулеглись, Хердис тайком сходила к Конрауду — тихонько, как и в тот давний вечер, в который она рассказала ему о своем брате Вилли. Они сели в гостиной, и он собрался принести для них напиток — он решил, что это будет не лишним, — но она отказалась и заявила, что пить не будет.

— Я пытаюсь это сбавлять, — грустно добавила она.

— Молодец, — ответил Конрауд и не стал наливать себе вина.

— Не знаю, посмотрим.

Конрауд поделился с ней своими мыслями о Хьяльталине: как невинного заставили страдать большую часть жизни, несправедливо обвинив в убийстве. То, что Хьяльталин с самого начала решил не говорить всей правды, тоже не способствовало улучшению ситуации. Он убедил самого себя, что если он расскажет все, то еще глубже зароет себя в могилу — а заодно утянет туда с собой и женщину, которую защищал.

— А Вилли? — спросила Хердис.

— Это дело оказалось раскрыто и благодаря ему.

— Это стоило ему жизни, — сказал Хердис.

— Да.

— Этот Бернхард, он… — Хердис не смогла подобрать слов.

— Ему было нехорошо из-за Вилли, — сказал Конрауд. — Это еще одна напрасная смерть. В гибели Сигюрвина он был виновен лишь косвенно. Но он не видел другого пути, кроме как напасть на Вилли. Тайна, которую он носил в себе, сделала его нервным и агрессивным, и в конце концов, свела его в могилу.

— Мне сложно ему посочувствовать, — сказала Хердис.

— Понимаю, что это, наверное, невеликое утешение, но без Вилли это дело никогда не раскрыли бы. Вам надо смотреть на это так.

— Мне это не поможет.

— Ну, может, со временем…

Хердис покачала головой.

— Сколько жизней во всей этой истории загублено зря!

— Наверное, мне не надо было садиться с ним рядом, — задумчиво произнес Конрауд. — Мне надо было сразу же увести его с этого уступа. Я хотел приблизиться к нему осторожно. Думал: а вдруг он…

Он замолк.

— Не знаю, — сказал он наконец. — Лукас же говорил, что он там все хорошо знает, и реку, и скалы, и что он не наделает глупостей. И что он боится этой реки. Он это не нарочно сделал. И полицейские, которые были со мной, утверждают то же самое: что видели, как он встает, а потом он вдруг сорвался вниз. Ничто не указывает на то, чтоб он так поступил нарочно. Моя подруга из полиции, Марта, от меня с этим просто не отстает. Она на меня чудовищно сердита. Наверное, ей бы хотелось, чтоб я тоже утонул.

Они надолго замолчали. Каждый думал о своем.

— Мы все это время несправедливо обвиняли Хьяльталина, — произнес наконец Конрауд с нескрываемой горечью. — Вот если бы он дожил до раскрытия дела! Если бы он узнал, что его репутация восстановлена! А сейчас уже поздно. Все эти годы он говорил правду, но ему никто не верил. Никто! В последние дни я думал о том, каково ему было — этому несчастному человеку. Каково ему приходилось все время. Все эти годы, когда он пытался утверждать, что невиновен, а ему не верили. Я думал о том, какую роль сам сыграл в этом. Как я сам обращался с ним. До самого последнего времени, когда он стал неизлечимо болен. Как в системе произошел сбой. Как ошиблись мы.

— Но вы же не знали, правда? — ответила Хердис.

— Да, наверное, нет, — сказал Конрауд. — Но нам следовало бы лучше понимать. Вот в чем суть. Нам следовало бы лучше стараться. Нам следовало бы догадываться.

Когда Хердис ушла, Конрауд какое-то время все еще сидел в гостиной и думал о Лукасе и Хьяльталине и о том, как можно было бы по-другому направить ход расследования, — ведь сейчас он знал, как все было на самом деле. Тишину нарушил громкий звонок телефона. Он посмотрел на часы: уже давно двенадцатый час, — и решил, что это Марта залила за воротник и ей надо кому-нибудь излить душу. Но он ошибся. Это была Эйглоу.

— Прости, что я так поздно, — сказала она. — Я помешала?

— Вовсе нет, — ответил Конрауд.

— Я тут думала насчет того, о чем мы с тобой говорили. Про наших отцов. Общались ли они. Тебе это для чего-то нужно?

— Не знаю, — ответил Конрауд. — Я сам толком не представляю, что мне делать с этой информацией. А ты считаешь, что это надо?

Они оба замолчали.

— Ты и впрямь считаешь, что они снова начали работать вместе? — спросила Эйглоу. — Ты можешь это как-нибудь установить?