То было давно…

В небольшом трактире на дороге сели мы с доктором за стол у окошка, спросили чаю. Было видно в окно, как поднялась пыль на дороге и сразу хлынул дождь. Раздался отдаленный звук грозы.

К крыльцу подкатила повозка, и в трактир вошли трое – не то торговцев, не то зажиточных крестьян. Сели они неподалеку от нас за стол, тоже пить чай. Один из них, бородатый, средних лет, сказал:

– Не спорь, Савиныч. Как есть, написано: «Облачок, облачок, и нашел его дьячок». Во, гляди, дьячок нашел. На сорок третьем листе. – И он вынул из-за пазухи старую книгу Священного Писания.

– Пустое говоришь. Всё это зря, – перебил его человек с черной бородой. – Сказано, на шестьдесят пятой: «Яко тело свое омываешь водою банною, так омой ее любовию своей». И боле ничего.

– Не-е, – сказал третий. – Хоша бы мою Марью взять. Пущай ее в баню в субботу. Дабы в храм можно на праздник. А то погану поведешь. Не годится. Вот оно, что на шестьдесят пятой…

– «Облачок, облачок, и нашел его дьячок», – перебил его первый бородач.

– Пустое говоришь, – спорил второй. – «Яко тело свое водою банною…»

– Не свое тело, а ее надо в баню, а то…

– А чего «то»?..

– А то, что сказано. Блюсти надо.

Тихонько доктор мне говорит:

– Что это говорят? Не из коробов ли с озера повылезли? Вот, должно быть, эдакие-то идиоты князя Андрея Боголюбского и убили.

Как любили у нас говорить, где что сказано, где написано. Толстовцы ходили с его книгой под мышкой и читали барышням-толстовкам так внушительно, где и как у него сказано. И жили «по писанию». А в одном чудном имении, где я гостил, тамошний сынок, очень умный, начитанный, страшный спорщик, на всё, кто что ни скажет, протестовал, заявлял:

– Граф Этьен сказал: «От великого до смешного один шаг».

– Позвольте, – перебивали его, – это не Этьен сказал, а Наполеон.

– Ничего подобного, – горячился молодой человек. – Это Этьен… На триста двадцать второй странице… – И сынок бежал в библиотеку искать Этьена.

И выдумал один, в гостях у этих милых людей, тоже истины изрекать. Бывало, за чаем, на чудной террасе сада, скажет:

– Истинная любовь множит жертвы, лампадой чистою горя.

– Это кто сказал? – спрашивают все.

– Мериме, Жан. На сто тридцать второй странице.

Бегут в библиотеку, сынок ищет. Есть Мериме – только не Жан.

– Жаль, – говорит гость. – А у Жана так много истин.

Это хорошо, что так любили истины, сказанные великими людьми. Но еще сильнее любили у нас то, что запрещено. Напечатано, но запрещено. Вот это найти, прочесть, ну просто – радость безмерная. Запрещено цензурой – вот это-то и надо. Молодые девушки зачитывались до обалдения, ходили после такие умные, таинственные.

Один такой умный спрашивал меня:

– Прочли?

– Прочел, – отвечаю.

– Теперь вы будете влиять. Должны влиять, – сказал он мне поучительно.

Один родственник мой сказал мне:

– Равенство правовых субстанций есть мерило общественного сознания.

Я сразу увидел – «прочел».

– Валяй дальше, – говорю я.

– Абстрактные идеи масс не выявляют тезиса законченных прогнозов мышления.

– Замечательно, – говорю. – Это ты откуда?

– Это мой вывод…

И вот один такой пациент и принес запрещенную книгу тому моему приятелю, владимирскому доктору, который мне о князе Боголюбском рассказывал. Принес книгу в страхе и трепете. Книга – запрещенная. По-русски написана. Издание – Лейпциг. Сверху написано: «Долой камарилью».

Доктор прочел и сказал мне:

– Тощища. И почему запрещена – неизвестно.

Взял он у себя в библиотеке подходящую по размерам книгу. Попалась «Огород». И отдал он ее переплести переплетчику. Нутро всё запрещенной книги выдернул, а «Огород»-то вставить велел внутрь. Вышла книга с картинками.

– Вот у меня книжка, – говорил он знакомым. – Читать осторожней.

И сзади дома доктора, в саду, в бане, вечером читали, закрыв окошко, учительница его маленького сына, фельдшерица, ее племянник и другие, все читали.

– Ну что? – спросил доктор как-то за чаем. – Какова книжечка?

– Обман, – говорят ему все. – Там всё про капусту, репу, морковь, черную смородину.

– Вы ничего не поняли, – сказал мой приятель-доктор. – Надо между строк читать. Черная смородина – вы думаете, просто так смородина?.. Ан нет. Это черная сотня. Морковь – красное знамя.

– Я так и думала, – сказала фельдшерица. – Парники – это, наверное, дворянские институты благородных девиц.

Книгой стали зачитываться опять.

Его родственник как-то говорит мне:

– Там черт знает что написано, если между строк читать.

– А что же? – спрашиваю.

– Да про сорные травы!.. Все – вон. Это ясно. Обрезать всходы. Это – «долой камарилью»… Не всё, конечно, сразу поймешь. Нарочно запутано. Но когда вдумаешься серьезно, видно всё, что и как. Вот горох убирать на зиму в сухие помещения. Ясно, что это патроны для восстания.

Словом, книга имела успех.

Один какой-то из судейских, самых махровых политиков, долго думал над книгой и сказал:

– Ерунда! Тут ничего нет политического. Вас обманывают.

– Как! – завопили все. – Кто обманывает? Вы говорите как тупица. А красная и белая смородина, по-вашему, ерунда?