То, что бросается в глаза

– Я Элизабет Тейлор, мадам. Я ваш друг и друг Артура тоже. Артура, вашего сына. Он здесь, со мной. Я пришла сказать вам, что он вас любит, любит всем сердцем, всеми силами, но вы же знаете не хуже меня, каковы они, мальчики. У них язык не поворачивается сказать такое. Им кажется, что это как-то не по-мужски. Но мне, клянусь вам, он это сказал, Элизабет, я должен сказать тебе кое-что: я люблю мою маму и скучаю по ней, я понимаю ее горе и ее боль, но не знаю, что мне делать, Элизабет, меня не научили, я хотел бы сказать ей, что тоже скучаю по Нойе, что тоже, как мама, слышу ее смех в детской, что представляю себе, как она растет, и пишет красивые стихи к Дню матери, и однажды приводит нам пригожего жениха, я хотел бы сказать ей, моей маме, что плакал, когда ушел папа, и что, как и она, я все еще его жду. А не возвращается он потому, что это мы должны его найти, должны найти его дерево, папа живет теперь на дереве, Элизабет, и ждет нас, чтобы мы все были там счастливы, с Нойей, она тоже с ним, на веточке, где растут цветы, розовые, как щеки; только не надо грустить. Вот, мадам, что сказал мне ваш сын Артур, мне, Элизабет Тейлор, которая тоже любит вас и печалится, что не знала вас раньше. Потому что и у меня тоже были свои горести и свой ад. Когда вам станет лучше, мы сможем об этом поговорить и вместе будем ждать тех, по кому скучаем. Вы согласны?

И тогда Артуру Дрейфуссу показалось, будто палец, еле державшийся на левой руке, шевельнулся, но он не мог бы в этом поклясться.

Сыновняя любовь – это страшно; цель ее – разлука.

* * *

Они выпили кофе в больничном кафетерии, среди несчастья, среди девочек в бесформенных спортивных костюмах лилового цвета, которые смеются, не понимая, и отцов, которые дрожат от кофеина, от нехватки никотина и любви.

Они молча смотрели друг на друга. Артуру Дрейфуссу подумалось, почему в реальной жизни не играет в нужный момент музыка, как в кино; музыка, что подхватывает и уносит все, чувства, неуверенность, смущение; и если бы здесь, в больничном кафетерии, вдруг заиграла бы, к примеру, музыка из «Лета 42-го» (Мишель Легран), Poland (Олафур Арналдс) или старый добрый Леонард Коэн, его бы тоже подхватило, и нашлись бы слова, и он сказал бы ей я люблю тебя, а она взяла бы его за руку и поцеловала, и глаза бы у нее заблестели, и она прошептала бы, робея, ты уверен? Ты уверен, что меня? да, продолжал бы он, да, я уверен, я люблю тебя, Элизабет Тейлор, за все, что ты сказала сейчас моей матери, я люблю тебя, Жанин Фукампре, за все, что ты есть, за твою нежность, за твои страхи и за твою красоту. Я люблю тебя, Жанин. Увы, есть музыка к фильмам, но нет музыки к жизни. Только шумы, звуки, слова, клацанье кофеварки, шуршание колесиков каталок – рррр-пфффт-рррр-пфффт – и слезы, порой крики, напоминающие, что все это до жути реально, особенно в больнице, где встречаются безумие, недуги, страхи, затянувшиеся прощания и

(…) время от времени тени, / проступающая грудь, / неверная боль, / тончайший вкус вечности[74].

Они молча смотрели друг на друга, и, хоть музыки не было, Артур Дрейфусс взял руку Жанин Фукампре в свою, поднес ее к губам, поцеловал. Он даже осмелился высунуть на несколько миллиметров язык, чтобы попробовать на вкус ее кожу: она была душистая и сладкая – You can leave your hat on[75] было бы в самый раз в эту минуту, – и он представил себе, как лизал бы все это тело, холмы и впадины, долины и каскады. Жанин Фукампре тихонько и восхитительно рассмеялась от прикосновения языка к руке, но не отняла ее, и без единого слова и без Джо Кокера, среди реальности и эфира, вдали от поэзии, эти двое впервые учили слова любви.

– Извините, извините меня, вы Иззи Стивенс?

Извиняющийся голос принадлежал пациентке, женщине лет шестидесяти в халате; она улыбалась простой, слюнявой улыбкой, как иные дети. Вы Иззи Стивенс? Значит, вы не умерли? О, как я рада…

(Чтобы оценить всю несуразность этой реплики, надо знать, что Иззи Стивенс – персонаж американского сериала «Анатомия страсти» в исполнении актрисы Кетрин Хейгл, избранной самой сексуальной блондинкой года – в 2007-м – по версии журнала «Вэнити Фэйр»; актрисы с так называемыми идеальными параметрами: 90–65–90 и с внешностью, во всяком случае, в глазах женщины шестидесяти лет, из которых как минимум двадцать прошли перед больничным телевизором, сравнимой с внешностью Скарлетт Йоханссон. В пятом сезоне сериала Иззи Стивенс, заболев раком мозга, умирает.)

– Значит, вы не умерли?