То, что бросается в глаза

Она спустилась, уже одетая; он готовил «Рикоре». Она поцеловала его в щеку (боже мой, ее запах, боже мой, ее мягкие губы, боже мой, ее сосок, коснувшийся его бицепса), давай сходим в магазин, Артур, купим кофе, настоящего кофе, и она, смеясь, потянула его за руку. И если эта минута между ними для вас банальна или глупа, подложите, как Артур Дрейфусс, под нее музыку, «Сюиту для оркестра – Увертюру № 3 до мажор» Баха, например, соло на скрипке Рудольф Баумгартнер, снимите ее на кинопленку на фоне дождя, запечатлейте ее смех, его восторг, и вы увидите перед собой двух робких влюбленных; первый шанс для него, последний для нее, и позже, пересматривая фильм, вы вспомните, что момент, когда все рухнуло, тот самый, когда они решили построить вместе жизнь, по крайней мере, попытаться, начался именно там, в этом скромном доме на департаментском шоссе 32, без слов любви, без глупостей и шутовства, – нет, просто они поставили крест на «Рикоре».

В Экомаркете в Лонгпре-ле-Кор-Сен они наполнили две корзины кофе, зубной пастой (она любила «Ультра-Брайт», он – «Сигнал»), мылом (оба сошлись на молочном), шампунем (для окрашенных волос ей, для нормальных ему), прихватили бутылку масла, макарон (она предпочитала парпаделли, он пенне, он взял парпаделли), банку варенья (она любила клубничное, он вишневое, она, смеясь, выбрала красную смородину: цвет тот же), туалетной бумаги (ей нравилась с запахом сирени, он ненавидел ароматизированную, признавал только без запаха, взяли и той, и другой), зеленых овощей (я должна блюсти фигуру, я же актриса мирового масштаба!), не забыли и картошки (механик должен есть, чтобы быть сильным, а гратен – это смак: слоган, который ей приходилось повторять каждые пять минут в овощном отделе аббевильского Интермаркета два года назад), шоколаду (оба выбрали белый, надо же, хоть что-то общее, сказал он), две чашки, на которых было написано вручную Он и Она (и они посмотрели друг на друга, зардевшись, умиленные и умилительные, и держась за руки, дошли до отдела сыров, где взяли грюйера, гауды, конте 18-месячной выдержки; мясной отдел они обошли стороной (надо полагать, из-за отъеденной руки Лекардоннель Терезы и возникавших следом страшных пурпурных картин типа кровавого бифштекса, тартара или алой мякоти телятины), взяли и бутылочку доброго вина (ни он, ни она ничего в нем не смыслили, но один покупатель, чей сизый нос выдавал знатока, посоветовал им Лабади 2007-го за 10,90 евро, медок с чарующими нотками красных ягод, просто чудо, идет ко всему и безо всего хорошо пьется, я его обожаю, спасибо, мсье, спасибо, до свидания), наконец, большой черный несмываемый фломастер (зачем? – спросила Жанин Фукампре, секрет, ответил он, секрет) и направились к кассе.

Итог был, разумеется, куда больше того, что Артур Дрейфусс имел обыкновение тратить, придется экономить до конца месяца. Но он подумал и о том, как ему повезло: есть женщины, которым надо дарить драгоценности, часы, дорогие сумки, чтобы они лишь едва улыбнулись, а Жанин Фукампре была в восторге от зубной пасты, настоящего кофе, ароматизированной туалетной бумаги и пары плиток белого шоколада – всего, что придает вкус жизни вдвоем.

И в этот последний день их жизни, а на самом деле день первый, Артур Дрейфусс открыл для себя одну из самых простых и чистых форм счастья: когда ты глубоко и необъяснимо счастлив в чьем-то обществе.

Из-за дождя они побежали бегом к галантному средству передвижения; Жанин Фукампре чуть не расквасила лицо, только чудом удержавшись на ногах (и снова смех – представим их под музыку Аарона, For every step in any walk / Any town of any thought / I’ll be your guide[80]), Артур Дрейфусс бросил ей ключи, ты с ума сошел, крикнула она, у меня нет прав, два раза проваливалась, плевать, крикнул он; она, дрожа, отперла дверцу и со смехом укрылась в машине, пока Артур Дрейфусс убирал покупки в багажник, не обращая внимания на дождь, намокшая одежда превратилась в половую тряпку. Артур, ты выглядишь, как половая тряпка, сказала бы ему мать.