То, что делает меня / Моя сумма рерум

Где-то на третьем круге со стороны лестницы послышались шаги. Аня убрала косяк за спину, Яна спряталась за моё плечо, а Смурфа в один миг, как ветром сдуло.

Но оказалось ничего страшного. Просто пришел Трифонов.

— Вы чё, укурились тут? — не вынимая рук из карманов, он недовольно принюхался. — Во, дают.

Вытащил из-за пазухи два Чупа-чупса, шоколадки и несколько пакетиков разводных супов, отдал Ане, а затем обвел нас вопросительным взглядом.

— Что случилось?

— Сегодня, слава богу, пока ещё ничего, — откликнулся я.

— А чего тогда звали?

— Думаешь, весело тут сидеть одним? — пожаловалась Аня. — У вас же всё равно каникулы.

Я почувствовал что-то похожее на укол ревности. Прежде близняшки писали только мне. Возиться с ними было утомительно, но всё же я считал их «своими». Ведь это я их нашел, придумал поселить здесь и уговорил всех, помочь им.

— Просто так? — Тифон недоверчиво поморщился и посмотрел на меня. — Я думал какие-то траблы, забил на Зойкину репетицию.

— Я пришел попросить, чтобы сходили в полицию…

Он хотел сначала сесть на кресло, но там были навалены куртки и другая одежда, а на стульях разложены рисунки Яны. Поэтому сел с краю, на место Смурфа, который, как слинял, так больше и не появлялся.

Аня передала Тифону косяк, но он отказался.

— Так что насчет полиции?

— Они не хотят.

— Что ж, каждый сам за себя, — он понимающе кивнул.

— Но мы же им помогли!

— Это было наше решение. Могли не помогать.

— Но, Тиф, неужели, тебя это не волнует? А если в школу сообщат? Почему ты так спокоен?

— Забыл, что у меня кнопка есть, включающая Терминатора? — он невесело подмигнул.

— Что-то я вчера не заметил. Эту твою кнопку.

Он усмехнулся.

— Да, это я из-за Соломина стреманулся. Бедный чувак. Интересно, как он?

Аня залезла к Трифонову за спину, и из-за плеча принялась рассматривать татуировку.

Заметив это, Тифон сказал:

— Хотите, мой любимый анекдот Криворотова?

Приходит Иванушка-дурачок к Царю и говорит: Помнишь, я обещал тебе голову дракона? Вот она. А Царь ему отвечает: Помнишь, я обещал руку принцессы? Вот она…

Пока мы смеялись, он просто пережидал.

— Почему ты всегда такой напряженный? — Аня придвинулась ближе и стала разминать ему плечи.

Он хрипло застонал.

— Видишь, какой зажим?

— Это не зажим. Это синяк.

— У вас очень много общего, — с многозначительным видом сообщила Яна и включила какое-то древнее старьё на своём Нокиа. И вместе с мелодией всё вокруг стало замедленным и плавным.

Я откинулся на матрас, словно в облако, и закрыл глаза.

— Тиф, а чё Зоя? — я и не узнал свой голос.

— В школе. Я написал, чтобы приходила. Но не знаю, расстроилась из-за вчерашнего сильно. В последнее время она вообще какая-то странная. Слишком всё переживает. То внезапные приступы веселья, то обижается, то глаза на мокром месте, то злость. И чего у вас, девок, в голове творится?

— Да, всё ясно, — Яна немного глупо хихикнула. — Влюбилась твоя Зоя.

— Как влюбилась? В кого? — Трифонов аж подскочил.

Девушки одновременно чересчур громко засмеялись.

— Ты свою сестру должен лучше знать. Мы, например, всё друг про друга знаем, — сказал Аня.

Он закашлялся от дыма, а я задумался. Перед глазами встало Зоино заплаканное лицо и непонятные разговоры тогда за гаражами. Может, и прав был Лёха, когда предупреждал, что нельзя говорить про «нравишься»? Может, поэтому она так себя и повела. «Недостаточно» и всё такое. А вдруг? Нужно было сразу Лёху слушать. Уж кто-то, а он разбирается. Я просто должен сделать шаг, должен показать, выразить, а не тупо признаваться.

Щёку что-то защекотало, по подбородку пробежали мягкие тёплые пальцы, уже привычно раскрыл рот, но вместо дыма вдруг почувствовал на языке что-то мягкое и сладкое, а когда распробовал, догадался, что это шоколад.

Яна закатилась:

— Ну, у тебя и лицо было!

И она начала так заливисто хохотать, что я враз представил, как это было смешно. Не поленился, встал, подошел к зеркалу, скорчил рожу и чуть не умер от смеха. Джим Керри, в сравнении со мной, просто ребенок. Никогда не замечал, что у меня такая смешная рожа.

— Осторожнее, не провались, — Яна подошла и посмотрела на моё отражение.

— Куда?

— В зеркало, конечно.

— А вдруг провалюсь?

— Тогда останешься с той стороны.

— Я готов. Хочу куда-нибудь провалиться. Подальше отсюда.

— Но ты же не знаешь, что там.

— А я и здесь ничего не знаю.

— Это ты только так думаешь. Нужно просто расширить сознание.

У неё были такие глаза, и она так испытующе смотрела, что я понял, брызгать в меня лаком для волос точно не собирается. Так что тут уже совсем не до расширения сознания стало. Краем глаза заметил в зеркале, что она приподнялась на цыпочки. И это был знак.

Долгий горячий поцелуй — лучшее лекарство от любых заморочек, гнилых разборок, семейных раскладов, от самоедства и неприкаянности. Когда тебя так целуют и обнимают, всё остальное уходит, отступает на второй план, становится мелким и незначительным, и каждая мышца, каждая клеточка тела, каждый атом чувствует неописуемое ликование и освобождение.