Хелен читала письмо с нарастающим раздражением. Ну что за наивная дурочка! …
Наверняка эта слащавая миссис Флэннери только и делает, что рассыпается в комплиментах, сгорая от желания осчастливить всех и каждого. Если бы Хелен пришлось затыкать себя всякий раз, когда на язык так и наворачивается резкое словцо, она большую часть жизни провела бы в полной немоте.
Что ж, именно это многие в ней и ценят. «Язычок у тебя как бритва», – частенько повторял ей Брин. Можно подумать, сам он не сотрясал воздух всякий раз, когда Хелен случалось в чем-то с ним не согласиться.
«Я создал эту проклятую газетенку, – рычал он в телефонную трубку, – и мне решать, что и как тут печатать. Мне, а не какой-то выскочке, которая считает себя вторым Хемингуэем. Будешь много умничать, в момент получишь пинка под зад». Разумеется, вместо «проклятой» там было другое словцо. И этот человек имел наглость всегда ткнуть в Хелен пальцем, если ей случалось выругаться во время их жарких телефонных споров!
И все же Брин не собирался отказываться от ее услуг. Что ни говори, а Хелен была для его газеты ценным приобретением. Да и она скрепя сердце вынуждена была признать, что Брин – лучший из редакторов, с какими ей приходилось работать. Он за версту замечал любую неточность в присланном материале и на дух не переносил халтуру. Работы Хелен пользовались у него неизменным уважением. Впрочем, будь у нее возможность, она рассталась бы с ним без малейшего сожаления – уж очень ее достал этот самодовольно-приказной тон. Пока же у нее получалось только огрызаться время от времени.
Не то чтобы Брин был совсем уж плох. Как-то раз Хелен пришлось отказаться от статьи из-за того, что Элис сломала себе запястье, свалившись в парке с турника. В тот же вечер – вот уж сюрприз! – в дом позвонил курьер, привезший девочке большого голубого слона. И хотя Хелен не без оснований полагала, что подарок был делом рук Кэтрин, той все-таки требовалось согласовать все с Брином. Стало быть, под его дорогим костюмом все же билось что-то, похожее на сердце.