То, что сильнее (сборник)

– Прелесть моя, – шептал он ей. – Все будет хорошо, ты увидишь. Скоро ты пойдешь ножками. Сама. – И целовал ей руки.

Она отворачивалась к стенке.

Когда прошел первый шок от случившегося, все попытались с этим смириться. Значит, такая судьба, вздыхали друзья. А от нее, как известно, не уйдешь.

Гриша опять влез в долги и попытался достроить дачу. Он мечтал: светлые, ровные бревна с капельками застывшей смолы, раскрытое окно, капли дождя стучат по подоконнику, темные, мокрые елки за окном, крепкий чай в больших глиняных кружках. В камине потрескивают дрова. Тихая радость на сердце. Мир и покой в душе. Он был уверен – в точности так и будет. Он даже не сомневался. Дом был готов к июлю. Гриша перевез туда свою «прелесть». Получилось именно так, как он представлял.

Надя варила суп с фрикадельками, Гриша сидел на маленькой скамеечке, той, что стоит обычно у печки, и, высунув кончик языка, старательно и осторожно ярким лаком красил ногти на желтоватых и сухих ногах своей жены. Наверху, в маленькой мансарде с узким окном, на письменном столе лежал недописанный роман. Лучший Гришин роман за всю его жизнь. Были широко распахнуты окна, и дождь весело и яростно барабанил по жестяным отливам. В камине оранжевыми и синими звездами, шипя и ворча, вспыхивали сухие березовые поленья.

В Москве, недалеко от дачи, всего-то полчаса на электричке, тоже грозно потемнело небо, пугая случайных прохожих редкими вспышками слепящих и коротких молний и недобрым грозным гулом сварливого грома.

В типовой панельной девятиэтажке грустного серого цвета, на улице Болотниковской, той, что на Варшавке, на восьмом этаже, в двухкомнатной «распашонке», на пластиковом кухонном столе, покрытом старым вытертым байковым одеяльцем (бело-синяя клетка) молодая мать и хорошая женщина Наташа, коротким и резким движением руки отбросив упавшие на лицо волосы, меняла подгузник своему сыну Петьке. Петька, сверкая румяными щеками, гулил и пускал пузыри, вполне довольный жизнью. Раскаты грома его не пугали. Мать целовала пухленькие и крепкие ляжки и тоненькой струйкой, вытянув губы в трубочку, дула на довольную и румяную мордашку. Петька жмурил черные, как маслины, глаза, морщил курносый нос, смеялся и вертел головой.

Все были счастливы.

Здравствуйте, Пушкин!

Здравствуйте, Пушкин! Здравствуйте, Александр Сергеевич! Хотя, понимаю, вам мое «здрасте» – как собаке пятая нога. И все же вы всегда были благосклонны к хорошеньким женщинам и почти всегда терпеливы к женской болтовне – хотя иногда, впрочем, зевали.

Вам не очень везло, Александр Сергеевич. В жизни, да и в любви, пожалуй. Да что там «пожалуй». Наверняка. Сначала вам не слишком повезло с родителями. Отец – человек беспечный и праздный, правда, прекрасный актер и декламатор. Любил легкую, полную удовольствий жизнь. Впрочем, кто ее не любит? А средств не хватало. Словом, обычная история. Надо было надзирать, ревизировать хозяйство, Болдино описывали пять раз. Одалживал деньги у детей. Не возвращал. Человек был слезливый, душевно фальшивый. Очень скупой. Бранился за разбитую рюмку. Согласился шпионить за ссыльным сыном, это уже не слабость характера, а большая низость. Потом, правда, шпионить отказался. Между отцом и сыном была практически ненависть. Отец считал, что сын виноват перед ним всей своей жизнью и ждет от него прощения. Позже, удивленный его успехами и положением среди людей, искал с ним близости. Поздновато, батенька! После смерти сына картинно рыдал и изображал горе. Впрочем, не нам судить, даже такого человека. Не приведи Господи! Думаю, что, конечно же, страдал. Просто мера страдания у всех разная. Как и мера душевной глубины. Трудно простить его дурацкую, пустую жизнь, но прощаю ему его дурацкую и пустую старость (влюбленности, стишата, сплошные слюни). Не прощаю отношения к сыну. И не надо про пророка в своем Отечестве. Речь не об этом. Свое дитя надо просто любить! Оценят другие. Просто отдай ему свое сердце. И, уверена, жилось бы сыну чуть-чуть легче.

С матерью тоже дело обстояло не лучшим образом: «Дети для того и существуют, чтобы не давать нам покоя». Была она вспыльчива, гневлива, властна. Домашнее хозяйство ненавидела. В доме грязно, неуютно, пьяная дворня. Всегда не хватает денег.

С детьми была сурова, обожала только младшего, Левушку. Вообще, имела садистские наклонности: за провинности сажала детей на хлеб и воду, била по лицу, не разговаривала с ними месяцами. Сетовала, что успешен старший сын, а не младший, любимец. Так что с maman тоже не сложилось.