То, что скрыто

— Наши уши на улицах донесли, что завтра Алексей Кабинов, внук хорошо известного в узких кругах босса с Западного побережья, Анатолия Кабинова, будет сопровождать поставку на склад. Вот адрес. Можешь взять с собой еще двоих, но тебе лучше не облажаться. Я даю тебе шанс показать себя перед нашими капо .

— Большое спасибо, отец. Это большая честь для меня. Я тебя не подведу.

— Хорошо, а теперь мне пора домой ужинать.

— Я тоже ухожу. Позволь мне тебя проводить.

В ту ночь он больше не вернулся. Он пришел только на следующее утро, чтобы переодеться на работу и нашел меня все в том же шкафу. Ис повел себя так, будто ничего необычного не произошло, и просто приказал мне приготовить ему завтрак, потому что сегодня его ждут великие дела.

Убийство Алексея было той самой искрой, которая, наконец, разожгла пламя тотальной войны между русскими и итальянцами за контроль над нелегальной торговлей оружием в Чикаго. Ненависть, которая проросла глубоко сквозь несколько поколений, никогда не проявляла себя с такой жестокостью, пока Ису не отдали приказ. Обычно я молилась по ночам, чтобы кто-нибудь из семьи Кабиновых нашел и убил его. К сожалению, они так никогда и не добрались до моего мужа, поэтому я помогла им два года спустя.

Я просыпаюсь в воскресенье с ощущением, как будто меня переехал самосвал. Мое тело представляет собой одну сплошную рану и болит тупой болью, левые лодыжка и нога полностью онемели, но ничего не может сравниться с мучительной пульсирующей болью в голове. Веки налились свинцом, и невероятным усилием я открываю их до маленьких щелочек. Слепящие потоки света попадают мне на сетчатку, усиливая мучения, и я немедленно снова закрываю их. Перекатившись на бок, я протягиваю руку к подушке, чтобы прикрыть ею лицо, пытаясь скрыться от льющегося из окна света. И тут понимаю, что лежу на твердом полу. Что, черт возьми, произошло?

Вытянутой рукой я ощупываю место вокруг себя, пытаясь определить, где точно нахожусь. Кровать на расстоянии вытянутой руки справа от меня, поэтому я с плотно закрытыми глазами, используя минимально необходимые для этого усилия, хватаюсь за простыни и подтягиваюсь вверх в положение сидя. Как только я выпрямляюсь, меня охватывает головокружение и тошнота, и я понимаю, что у меня есть два варианта: опорожнить желудок на пол в спальне или дотащить себя до ванной, без промедления. Я переношу вес на колени, а потом распрямляюсь на короткое мгновение, прежде чем свалиться обратно на пол, покрывая рвотой все вокруг себя. У меня неприятности.

Как только рвота прекращается, я, не открывая глаз, ползу к прикроватной тумбочке и ощупываю ее, пока, наконец, не нахожу свой телефон. К счастью, я могу включить его не глядя, и, когда я слышу звук, указывающий на то, что он заработал, я, щурясь, потому что все расплывается перед глазами, звоню единственному человеку, которому доверяю заботу о себе.

— Блейк, о, слава Богу, ты в порядке, — говорит он в трубку после первого же звонка. — Куда ты ушла? Я ужасно беспокоился.

— Мне нехорошо. Ты срочно нужен мне, — говорю я скрежещущим голосом, с трудом дыша через боль.

Я понимаю, что со мной действительно что-то не так, и, несмотря на то, что случилось с его братом, я доверяю Мэддену. Пообещав рассказать ему больше, как только он приедет, я даю ему свой адрес и код доступа в мой жилой комплекс. Он настаивает, чтобы я оставалась на телефоне, пока он добирается до меня, но я объясняю, что мне очень больно говорить и слышать звуки, поэтому мы сидим и слушаем дыхание друг друга до тех пор, пока, наконец, я не слышу стук в дверь. Каким-то образом мне удается доползти до нее и открыть, свалившись на пол, как только поворачиваю дверную ручку.

— О, черт, — выдыхает он, зайдя внутрь и склонившись рядом со мной на колени. — Что случилось? Что с тобой, сладкая девочка?