То, что скрыто

Я слышу вой сирены и вижу в зеркале заднего вида патрульную машину с мигалкой. Скашиваю глаза на спидометр. Оказывается, я мчусь со скоростью семьдесят пять миль в час, хотя здесь ограничение в пятьдесят пять. Великолепно! Притормаживаю, останавливаюсь у обочины. Полицейский не собирается спускать мне нарушение с рук. Он забирает мои права и уносит. Только бы не вздумал обыскивать мою машину! Я украла у бабушки старый флакон с остатками викодина – обезболивающих таблеток на основе опиатов, которые бабушке выписали после операции на колене. Флакон у меня в сумке, а под сиденьем я спрятала полбутылки персикового шнапса. Я нуждаюсь в средстве, которое поможет мне уснуть в Линден-Фоллс. В ожидании, пока полицейский вернется, я дергаюсь. Наконец он подходит ко мне, нагибается к открытому окошку и говорит:

– Бринн Гленн?

– Да, – отвечаю я.

– Пять лет назад, когда в реке нашли труп девочки, я первым приехал на место происшествия. – Я низко опускаю голову и молчу. – Я похоронил жену, видел, как на войне гибнут взрослые и дети… Однажды мне даже пришлось застрелить человека… но никогда в жизни я не видел такого печального зрелища, как бедная малышка, которую течением разбило о камни. – В его голосе не слышно злости, он даже как будто никого не осуждает; на миг мне кажется, будто у нас с ним есть что-то общее.

Мне хочется сказать ему: «Я вас понимаю. Я понимаю, что вы чувствуете». Хочется взять его за руку и спросить: «Вы видите ее по ночам, когда закрываете глаза? Плачет ли она в ваших снах, а иногда даже когда вы бодрствуете? Глазеют ли на вас посторонние, считают ли вас странным из-за того, что иногда вы думаете о ней и вдруг замираете, вспомнив крошечную девочку, которой даже имени дать не успели? Вы когда-нибудь думали о том, что ваша жизнь могла бы сложиться по-другому, если бы в ту ночь вас не было в Линден-Фоллс?»

Но я ничего не успеваю сказать; полицейский еще ближе склоняется ко мне. Я замечаю, что глаза у него ярко-голубые, как у собаки хаски.

– Я слышал, твоя сестра вышла из тюрьмы. Она садистка. Садистка и сука! После того, что она сделала, она должна была покончить с собой… Не знаю, как она может жить. – Он протягивает мне мои права и штраф за превышение скорости на двести долларов и уходит, ни разу не оглянувшись.

Ненавижу этот городок! Если бы не отец, я бы ни за что не вернулась. Я увижу отца и мать, посмотрю в лицо Эллисон. А потом покончу со всеми ними.

Эллисон

Мы с Бринн договариваемся встретиться в ресторане, до которого от «Дома Гертруды» можно дойти пешком. Я прихожу за двадцать минут до назначенного времени, заказываю чашку кофе и в ожидании Бринн пытаюсь читать книгу, взятую у Клэр. Вижу слова, но смысла не разбираю. Я думаю лишь об одном: придет Бринн или нет? Я не слышу, как она подходит; и вдруг совсем рядом раздается ее голос, который ни с чьим невозможно спутать.

– Эллисон? – спрашивает она.

Я поднимаю голову. Сестра выглядит точно так же, как тогда, совсем не изменилась. Миниатюрная, тщедушная, волосы растрепаны. Одета кое-как, во все черное. На веках темные тени, которые резко контрастируют с ее бледной кожей. Она кусает губы и нерешительно смотрит на меня.

– Бринн! – Я встаю и тянусь обнять ее. Какая она худенькая! Косточки у нее, как у птички. – Как я рада тебя видеть! Спасибо, что пришла, – официально говорю я и тут же одергиваю себя. Опомнись, ведь это же Бринн. Только Бринн.

Не отвечая, она отстраняется, садится напротив. Я тоже сажусь. Повисает неловкое молчание; мне нечего ей сказать. К счастью, к нашему столику тут же подходит официантка, спрашивает, что Бринн будет пить.

– Чаю, пожалуйста. Если можно, без кофеина, – просит она и, повернувшись ко мне, поясняет: – От кофеина я потом не засну.

– Может, хочешь что-нибудь съесть? – спрашиваю я. – Я угощаю.

– Нет, спасибо, я ничего не хочу, – отвечает она. Взгляд ее испуганно мечется по залу; она смотрит куда угодно, только не на меня.

– Мне страшно, – признаюсь я, усмехнувшись. – Вот ты пришла, и я не знаю, что сказать. Мне столько всего хочется тебе сказать, но я не знаю как…

– Такое в первый раз. – Бринн берет салфетку. – Ты не знаешь, что делать. – В ее голосе не слышится ни злобы, ни злорадства, и все же ее слова меня ранят.

– Ты уже видела папу? – спрашиваю я.

Она кивает:

– Он выглядит ужасно, но врач говорит, что он поправится.

Несколько минут мы сидим молча. У Бринн такой вид, словно ей не терпится поскорее уйти.

– Прости! – выпаливаю я. – Прости меня, пожалуйста.

– Ты мне это уже говорила, – сухо отвечает она и начинает рвать салфетку на узкие полоски.

– Я просила у тебя прощения в письмах и по телефону, но еще ни разу не сказала лично.

Бринн продолжает рвать салфетку, пока она не превращается в конфетти.

– Бринн, пожалуйста, посмотри на меня! – Я наклоняюсь к ней через стол.

Она поднимает подбородок и смотрит на меня в упор. Взгляд у нее тяжелый, глаза непроницаемые.