То, ушедшее лето

С бабой, конечно, дело не простое. Кто на молоке обжегся, на воду дует. Но вот взять хотя бы ту же Катерину, чем плоха баба? Свой хутор продаст, к нему переедет. Вдова всегда вернее девки. Правда, веры другой. Будь матка жива, на стену бы полезла, а Друяну что ксендз, что пастор, что в лоб, что по лбу. Да и жить-то при большевиках придется, так что и вовсе эта религия ни к селу ни к городу. Вот только относиться к нему Катерина стала как-то иначе, то и дело поглядывает исподлобья, будто удара ждет. Из-за Броньки, что ли? Небось, с три короба люди наговорили. Боится. Дело это понятное. Покажи ему кого-нибудь, кто двоих на тот свет отправил, Друян на такого человека тоже бы с опаской поглядывал. Не теперь, конечно, а скажем, до войны. Ничего, поживут — привыкнет. Забудется.

Все, стало быть, распрекрасно. Распрекраснее некуда, едрит твою!.. Сущая чепуха остается — выжить. А фронт, вот он, гудит, как проклятый. Хреновое это дело для партизан. Армия — не шуцманы. В один день любой лес прочешут да еще и с самолетов долбанут. Не зря отряд их с места сорвался, не иначе как через фронт пробиваться надумали. Надумать легко, а вот поди пробейся. Может, и повезет кому, только немного их будет. Что до Друяна, так он в герои не лезет. Ни в живые, ни в мертвые. Он свое дело сделал. И себя растоптать не дал, и будущей власти услужил.

Нет, не вернется Друян в отряд. Пальба эта, «канонада», как пащенок говорит, все дело решила. Если раньше он колебался, то теперь — все, баста. Оттого-то и не пошел он на «Алвишки», «Алвишки» в стороне остались, ни к чему теперь Друяну со связным встречаться. Ну, а ежели потом и дознаются, что не прибыл Друян к связному, так тут объяснить все честь честью можно: не дойдя до «Алвишкей», напоролись, мол, на шуцманов или фрицев, стали те шпарить из автоматов, пащенка то есть парня этого на месте ухлопали, ну а Друяна бог помиловал, человек он бывалый, ушел болотом, на ближайшем хуторе схоронился, несколько дней отсиживался, потом уже поздно было связного искать, пришлось Красной Армии дожидаться. И Катерина все подтвердит: сначала вдвоем пришли, потом стрельбу слышала, обратно Друян один прибежал, гнались за ним, она его спрятала… Комар носу не подточит.

Остается одно решить: на ходу? либо сделать привал и тогда уж?.. Далеко идти — смысла нет, место глухое, да и ноги у Друяна не казенные. Он оглядывается…

…Друян оглянулся, приостановился даже, словно хотел сказать что-то, но, видно, раздумал, зашагал дальше.

Киту не по себе. И от болотной духоты, и от странного ощущения — будто идут они в никуда. Когда вышли от Катерины, казалось — ну, теперь-то уж ерунда, рукой подать. Но прошел час, другой, и все отодвинулось куда-то, потеряло реальность, словно Кит заснул на ходу и двигается по какой-то бессмысленной инерции. Потом пришел страх. Опять же — как если бы это было во сне, когда вокруг — ничего пугающего, а тебе все страшней и страшней. Даже оцепенение стало понемногу проходить. Кит толком не осознавал, откуда этот страх, но каким-то образом это было связано с Друяном, и в памяти ожили подозрения, ожила неприязнь к нему, углублявшаяся с каждым днем их пути, и Кит безотчетно вытащил свой маленький браунинг, опустил предохранитель. На мгновение пришла мысль, что он ведет себя глупо, но Кит отбросил эту мысль и уже не выпускал пистолет из потной ладони.

Все выше поднимается солнце, в небе ни облачка, в воздухе ни малейшего дуновения. Утром явственно доносилось гудение канонады, а сейчас — тишина. Только болото иногда вдруг чавкнет под ногами идущих, и опять тихо — мох скрадывает звук шагов.

Когда они скрылись в мелком березняке, за которым начиналось болото, Катерина медленно отошла от окна, присела на лавку, но тут же вскочила, толкнула ногой тяжелую дверь, вышла на крыльцо и вдруг замерла, потому что почудился ей какой-то звук — вроде выстрела. Но сколько она потом ни прислушивалась, а больше ничего не последовало. Хотя отчего же должно было что-то последовать? Ну да уж так представляла это себе Катерина — если дойдет у них дело до развязки, обязательно будет пальба. А что дело идет к развязке, Катерина не сомневалась. Если уж Друян собственную жену не пожалел, так этого парня пристрелить — для него раз плюнуть.

В извилистом ходе друяновских мыслей Катерина не разбиралась. Она только нутром чуяла, что есть здесь какая-то заковыка: оба как будто бы одного поля ягода, партизаны, но каждый сам по себе — парнишка этот одно, а Друян другое. И, главное, точит Друян на парня зуб. Не только с насмешкой о нем говорит — нет-нет да и проблеснет в глазах злоба. Страшная, чисто друяновская. И опять насчет какого-то связного. Видно, наплел ему что-то Друян, раз парнишка спрашивал.

Как только стала Катерина думать о парнишке, так сразу и представила его себе — с ног до головы. И усмехнулась: тоже мне, вояка!

Странная это была усмешка, чисто женская: и насмешливость в ней была, и чуток удивления, и самая малость чего-то еще. Впрочем, такая ли уж малость?..