«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается

Свадруп бесился. Обороты винта были так малы, будто его приводила в движение старинная паровая машина, а не новейшие безукоризненные дизели. И на этот раз дело не в топливе, не в шторме. Дело в машинной команде. Достаточно посмотреть на лица мотористов, чтобы понять, откуда этот черепаший ход. Конечно, это умышленный саботаж! Свадруп не мог обнаружить дефекта. Криком он мог только сорвать свою злость. Но Цепуритис ответил ему таким грозным взглядом, что у механика слова застряли в горле. Свадруп ожидал каждую минуту, что из переговорной трубки прогремит ругань капитана Вилсона за постыдно тихий ход. Но трубка молчала. Скорость так и не превысила шести узлов до конца вахты.

Когда Цепуритис вошел в кубрик, навстречу ему пахнуло горьким дымом. Люди сидели и мрачно курили. Это было единственное, что они еще могли делать. Цепуритис присел на край койки.

— Закури, — сказал Курт, протягивая ему пачку «Трефа».

Цепуритис взял папиросу и поглядел на руки матроса. Товарищи подшучивали над Куртом, говорили, что он расходует треть своей зарплаты на мыло. Сейчас его руки были немыты. Галениек бросил одну папиросу, закурил другую, сплюнул.

— Я им посворачиваю шеи! — заорал он вдруг.

— Кому?

— Да обоим! А этому шпику в первую очередь!

— Ну-ну, полегче, — осадил его боцман. — Насчет угроз тоже статья в законе имеется.

— А то, что делают они — убийство! — не выдержал Цепуритис. — Насчет этого в твоем законе ничего не сказано? Ну, говори, заячья твоя душа!

— Ты что, очумел? Пусти!

Лишь сейчас до Цепуритиса дошло, что он трясет боцмана за шиворот.

— Не стоит, Цепуритис, боц не виноват, — сказал Антон и вздохнул. — Неужели так ничего и не придумаем? Жаль человека...

— А что? Если уж Алисе не удалось уломать отца... Что мы можем?

— Отказаться идти на этот проклятый остров, и делу конец! — воскликнул Август.

— Бунт? Как в твоих романах, да? — покачал головой Курт.

— Знаете, чем это пахнет? — Боцман обвел всех многозначительным взглядом.

Команда это знала. Она могла выдержать натиск океана и оказаться бессильной перед одним человеком. Потому что он был хозяин судна. Потому что в его руках деньги и власть. Потому что он хозяин команды, а людям надо работать и есть. Всю жизнь они отдавали свой труд хозяину. Это стало для них привычкой, и до сих пор такой порядок вещей казался им вполне нормальным. Но в нынешнюю ночь, когда каждый оборот винта приближал судно к острову Хуана и курс нельзя было изменить ни на градус, они по-иному взглянули на свою жизнь. То, о чем думали все, высказал Цепуритис:

— Эх, кабы наша власть!

...Артур не находил покоя ни на миг. Радиоприемник молчал, но Артуру казалось, что он слышит слова диктора. И все время одни и те же: «Повторяем. В Латвии установлена власть трудящихся... Повторяем. В Латвии установлена власть трудящихся... Повторяем. В Латвии установлена власть трудящихся...» Артур треснул кулаком по аппарату. Зачем он дал слово Квиесису молчать?

Зигис рассказал ему про переживания Алисы. Теперь он знал: Алиса любит другого. Человека, жизнь которого в опасности. Этого человека можно спасти. Все зависит от Артура. Если он будет молчать, она потеряет любимого человека. Если заговорит, она потеряет судно. А он? Для него Алиса так или иначе потеряна.

Артур достал фотографию. Ту самую, что вырезал когда-то из «Атпуты». Вся в белом, с ракеткой в руке, Алиса была красива и элегантна. Именно так должна выглядеть дочка судовладельца Квиесиса. Трудно представить ее в стареньком платьице, моющей пол в убогой квартире. Каково ей будет, если господин Квиесис потеряет «Тобаго»?

Он хотел убрать портрет, но что-то мешало ему это сделать. Глаза. Ее глаза. Они смотрели на Артура с упреком. Они говорили. Но что?

Нет, он не смеет молчать. Алиса должна знать все — пусть решает сама. В его жизни от этого, во всяком случае, ничего не изменится. Все равно у него не оставалось никакой надежды. Он осторожно спрятал портрет в карман и направился к двери.

Алиса не видела, кто вошел в каюту. Она лежала, зарывшись лицом в подушку, плечи вздрагивали.

— Мадемуазель Алиса, — шепотом позвал Артур.

— Что вам надо? Уходите! — Алиса даже не подняла головы.

— Послушайте меня... Это очень важно!

— Важно? — Нельзя было понять, смеется она или плачет. — А что теперь важно?..

В этот момент судно снова качнулось, волна ударила в иллюминатор, сбила со стола стакан. Осколки разлетелись по полу.

Артур подскочил к иллюминатору, силясь закрыть его.

— Надо закрыть... В такой шторм это опасно, — бормотал он.

— Пусть! Лучше утонуть, чем...

Артур оставил иллюминатор и бросился к Алисе.

— Но его же можно спасти! Потому я и пришел... Ваш отец...

— Отец? Вы думаете, я не сделала всего... Говорила, умоляла... Вы его не знаете. До этого разговора я тоже не знала его. Только бы его пароход уцелел, только бы наживиться... хотя бы ценою жизни других...

— Ваш отец... — снова заговорил Артур.

— Нет у меня больше отца!