Тоби Лолнесс. Глаза Элизы

В следующую секунду ангельские ножки очень ловко спрыгнули на землю. Ветерок приподнял капюшон. В свете фонаря промелькнуло лицо.

Но это было вовсе не костлявое лицо Свечника.

Глаза, нос, рот, прелестный овал могли принадлежать только пятнадцатилетней девочке. Но поражала в этом лице отнюдь не красота — красивых девушек на Дереве было по двадцать пять на каждой ветке.

В этой девушке было нечто большее.

— Пленница… — выдохнул Кроло.

Негодяйке хватило и минуты, чтобы у себя в Яйце сбить Свечника с ног. Она прихватила его плащ и вышла из тюрьмы.

Майор уже готов был поднять тревогу, но девушка поставила ногу на перо. Одно ее движение — и Кроло мог оторваться от земли и повиснуть в воздухе. Майор предпочел молчать.

Пленница надвинула капюшон на глаза и повернулась к нему спиной.

Сделав несколько шагов по направлению к Белому Лесу, девочка остановилась. Туман превращался у нее на щеках в водяные капельки, ветер шевелил полы плаща. К плащу пристало несколько пушинок. Пленница чувствовала себя счастливой.

Еще немного — и она на свободе! На секунду она закрыла глаза.

Наконец-то! После стольких попыток бегства ей повезло! Сжав кулачки, девочка почувствовала, что еще мгновение — и она ринется вперед, окрыленная надеждой.

И вдруг где-то впереди послышалось «крак-крак». И опять — «крак-крак», но уже слева.

— Нет, — взмолилась она про себя. — Нет!

Как же ей не хотелось открывать глаза!

Надежда вмиг оставила ее.

Из-за каждого пера, терявшегося в тумане, выглядывал солдат. Не меньше десяти наставили на беглянку арбалеты.

При свете фонаря была видна только ее дерзкая улыбка, от которой тем, кто окружил Элизу, стало не по себе.

Никто из преследователей не видел в тени капюшона ее глаз, в которых стояли слезы.

Элиза снова была пленницей.

2 Красавица и тень

— Хозяин считает, что для прогулок холодновато.

— У меня нет хозяина.

Человек, который произнес эти слова, стоял впереди. Руки держал в карманах куртки. Немолодой, голубоглазый, в поношенной одежде. Будь она поновей, ослепляла бы яркостью цветов. Сейчас же сохранились только красный и оранжевый, а истертая ткань походила на кожу.

— Следуйте за нами, барышня, — сказал он мягко.

Мирный тон плохо сочетался с тридцатью нацеленными арбалетами и свирепыми взглядами, которые светились за ними.

— И где же он, ваш хозяин? — осведомилась Элиза.

— Пойдемте, барышня.

— Даже когда у меня падает носовой платок, я наклоняюсь и поднимаю его сама, а ваш хозяин пренебрег погоней за сбежавшей невестой? Жалкий же у вас хозяин!

Ответом ей было молчание. Говорить с этой юной особой было явно небезопасно. Тишину нарушил молящий голос:

— А я? Может мне кто-нибудь помочь?

О помощи просил майор Кроло. Брюки, вздернутые подтяжками, безжалостно врезались в тело. А ноги в домашних тапочках были накрепко прижаты к земле.

Голубоглазый словно ничего не услышал и снова обратился к пленнице:

— Куда вы дели Великого Свечника?

— Вы очень скоро с ним встретитесь. Не сомневаюсь, что он нашел себе нового друга.

Оказывается, Элиза заперла горбуна в клетку светлячка, который освещал Яйцо. Там Свечника и нашли: он сидел в одном белье и держал в объятиях светляка, который, как видно, проникся к нему большой симпатией.

— Кто-нибудь мне поможет? — снова раздался вопль Кроло.

Повинуясь жесту начальника, два солдата подошли к майору.

Они собрались освободить его ноги.

— Нет! — завопил он. — Нет! Только не ноги!

Тогда они вытащили ножи, решив обрезать подтяжки.

— Не-е-е-т! — снова завопил он. — Не смейте!

Опасения Кроло были, само собой, верхом глупости. Он боялся, что, лишившись подтяжек, вновь станет тем, кем был раньше — Ролоком, злобным начальником фермы, которого во времена долгоносиков называли еще Малоголовым.

Ролок в свое время плохо кончил: стал шутом на той ферме, где поначалу был надсмотрщиком. Спасся он чудом. Последнюю букву в своем имени сделал первой. Прощай Ролок, здравствуй Кроло.

Если бы путем перестановки букв, можно было прибавить себе немного ума или сердечности, с какой охотой многие поменяли бы имена. Но поверьте: что Ролок, что Кроло — все одно и то же. Такой же злобный, такой же глупый!

Солдаты уставились на начальника, спрашивая взглядами, что делать? Тот недоуменно пожал плечами: до майора ему дела не было.

Элиза двинулась в путь, все остальные за ней. Над яичными куполами занималась заря.

Для майора Кроло, который так и висел на подтяжках, день начинался нерадостно.

«Что бы я сделала? Открыла бы рот и глаза, подставив лицо дождю. Что бы я сделала? Погрузила бы руки в горшок с медом…»

Прошел уже не один час. Элиза опять лежала на ярко-желтом матрасе в Яйце. Она словно рассталась с телом, мысленно улетев далеко-далеко. Было время послеобеденного отдыха. Она лежала на спине в зеленом платье, устремив взгляд на огромный свод Яйца. Одним краем простыни она прикрыла себе ноги, другим — голову. Ветер, бушевавший ночью, стих, будто в начале зимы вдруг наступил летний день. В лучах солнца скорлупа казалась полупрозрачной и светилась. Тюрьма была золотой. Дворцом без дверей и окон.

Элиза представляла себе, чем бы занялась на свободе.