Тобольский узелок

- Ну да. Я его знавала, этот фермуар. Императрица короновалась в нем. В «Journal de Paris» писали, что ювелир получил за него тысяч двести, если мне не изменяет память.

- А при чем тут Каменщиков?

- При том,- вытянув указательный палец, многозначительно произнесла Никодимова,- при том, что фермуар видели в Тобольске на груди у жены этого… писаря.

- Вы сами видели?

- Я не имела… э-э… счастья знать госпожу писаршу. Но - говорили люди. Скажем, та же Евлалия Ильинична.

- Фамилия?

- Простите, не помню. Бойкая такая дама. И -нюхает табак.

В тот же день Михеев «заказал» Саидову эту новую свидетельницу. Нюхательницу табака найти оказалось нетрудно: в городе ее знали. Через три дня она уже сидела в кабинете Михеева.

Жеманная старушка в черной кружевной мантилье, обильно испускающей запах нафталина, охотно поделилась воспоминаниями о супруге бывшего царского писца. Морща неопрятный красненький носик и округляя от возбуждения глаза, она в подробностях нарисовала картину, когда увидела обычно скромно одетую Наталью Ивановну при столь шикарном украшении.

- Зашла это я к Наталье Ивановне, а ее дома нет. Говорят, скоро будет. Посидела я, дождалась. И вправду скоро вернулась. У матушки-попадьи на именинах была с Александром Петровичем. А жили они на одном дворе, вот и пришли неодетые, только что у Натальи Ивановны полушалок на плечах. Вернулась она, значит, шаль перед зеркалом в прихожей скинула и за шею схватилась. Да так испуганно. И на меня посматривает. Платьишко на ней, скажем прямо, с претензией, но не ейное, перешитое из царских обносков. Зато на шее-то… Жемчуга! Да какие -любой царице впору. На ней, на царице-то, и видели этот жемчуг в святую обедню как-то. Вот, значит, прикрыла Наталья Ивановна жемчуга рукой, думает - не замечу. А я ей ласковенько: «С приобретеньицем, моя дорогая… Где же вы это, душечка, такое сокровище достали?» А она поскорее, бочком мимо меня - в будуар, в спальню то есть. Переоделась, жемчуга сняла и вернулась. «Это,- говорит,- бабушки моей наследство. Недавно прислали. Померла бабушка». А мы и не слыхивали о таком ее горе, поведала бы нам непременно. Сказала она это и на мужа испуганно поглядывает. А тот хмурится. И меня выпроваживает-иди, говорит, Евлалия Ильинична, спать пора. Куда потом ожерелье девалось, не знаю. Никто его больше не видывал.

Дело как будто вступало в решающую фазу - нашлось одно из самых главных звеньев его. Ожерелье вынес Каменщиков. И он - здесь. Но Михеев не спешил ликовать, горький опыт поисков шпаги научил его сдержаннее оценивать первые обнадеживающие факты. Было - еще не значит, что есть сейчас.

Почти так оно и вышло.

Каменщиков от очной ставки с любительницей нюхать табак отказался, заявив, что он и сам согласен признать: да, ожерелье было в его руках.

- Где оно? - допытывался Михеев, сознавая, что на правдивый ответ надежды мало.

- Тут, изволите видеть, такая история была…- плел свою канцелярско-лакейскую словесную вязь Каменщиков.- Прощения прошу, что утаил, согласно испугу по неопытности… Ожерелье это мне надела на шею Ольга Николаевна, великая княжна. Позвала меня в комнату, пальчики к губам приложила, велела молчать. Потом достала из-за жакета ожерелье это, надела мне на шею, перекрестила и на ухо прошептала, чтоб вынес и сохранил до завтра. Сегодня-де они ждут обыска. А завтра скажут, как поступать дальше. Сами понимаете - служба, сопротивления оказать не мог. Принес домой, снял с себя сей жемчужный ошейник и в шкатулку к жене положил. А вечером, как на грех, у отца Алексея, квартирохозяина моего, день ангела. Алексеи весенние - марта семнадцатого, так, кажется. Были приглашены и мы с супругой. Я-то пришел пораньше, а Наталья Ивановна позднее - сына спать укладывала. Когда она появилась, я чуть сознания не лишился, увидевши на плебейской ее шее царское ожерелье. Вытолкал дуру в переднюю, понужнул по шее и увел домой, благо только через двор перейти. А дома новая оказия - сидит эта носатая пигалица и табачок понюхивает. Еле выпроводил. Вот какая история приключилась.

- Без конца пока история-то. Что стало с ожерельем потом?

- На другой день у меня его уже не было. Днем Ольга Николаевна шепнула, чтобы я отнес ожерелье бывшим горничным ихним, Гусевой или Романовой, они на частной квартире жили. Так я и сделал, как сказано.

Михеев положил перо и, помолчав, спросил просто, как в дружеском разговоре:

- Как вы думаете, Александр Петрович, держали бы нас здесь, если бы мы верили каждому слову из тех, что нам говорят такие, как вы?

- Не смею загадывать,- уклончиво ответил Каменщиков.- Однако прошу верить. Чистую правду сказал.

- А как нам проверить - правда это или нет?

- Хотел бы подсказать, да не возьму на себя смелости. Не умудрен в делах таких.

- А вы осмельтесь, это ничего.

Каменщиков задумался, поглаживая усы.

- Кабы кто из них жив был, Гусева эта или Романова, надо быть, подтвердили бы слова мои.

- А если живы, да не захотят подтвердить?

- Тогда уж не знаю как.