Точите ножи! (СИ)

А еще его внимание расфокусированно, а мысли витают исключительно вокруг нереально важного решения, на принятие которого осталось совсем мало времени. На огромном столе перед Нискиричем водружены лишь ему видимые весы, на одной чаше которых покоится огромная сумма денег, а на другой — жизнь любимой дочери…

Но, вероятно, что-то в моем голосе и искреннем напоре все же убеждает хетто дать добро. Может, подспудное доверие к странному безобразно-безволосому мутанту из пустыни… или отсутствие окончательной уверенности в искалеченном собрате?

Ункац-Аран (он тоже в центральном кабинете), разумеется, против. Не исключено, он старик что-то подозревает на мой счет, но Нискирич принял решение и не намерен тратить время на споры.

Поэтому меня торопливо ведут в покои к Ксиммику. Через тот самый холл, где «Явандра» моими руками оборвал жизнь неизвестного лазутчика. В личную спальню, где изуродованный палачами «Дитя заполночи» стоически переживает увечья и медитирует над будущим.

Дежурного лекаря просят выйти, после чего нас осторожно запирают снаружи.

Ксиммик выныривает из медитации и привстает на ложе. Он, конечно же, немало удивлен моим визитом. Мы знакомы, за время моего обитания в Наросте несколько раз болтали, да и в числе любопытствующих после драки за базу данных он тоже бывал. Чу-ха подтыкает одеяло, приветствует меня и бережно баюкает укороченную лапу.

Он, безусловно, заинтересован. Может быть, предполагает терапию питомцем. И совершенно не ожидает подвоха от столь жалкого существа, как я…

И тогда я совершаю первую настоящую попытку.

Еще без так называемого фонетического фиксатора, в сыром виде, на недошлифованном «низком писке», как впоследствии назову его сам.

Начинаю отвлеченную беседу ни о чем. Справляюсь о его здоровье и даже припоминаю заумную цитату о терпении и умении стойко сносить удары судьбы, пусть и не самые справедливые. Церемонно наливаю нам обоим ароматного отвара. Интересуюсь, не могу ли как-то скрасить выздоровление Пятого Когтя… а затем без предупреждения начинаю рассказывать про безумных мышек, и осторожно играть голосом.

«Явандра» (или то, что он оставил в моем сознании после удара) просыпается.

Я почти ощущаю на губах и в поджившем носу аромат пряного порошка, взгляд улавливает каждую пылинку, висящую в воздухе личной комнаты Ксиммика.

Тот заинтересованно топорщит уши, кивает в такт нелепому стишку, а в его единственном глазу посверкивает терпеливая насмешка, с которой счастливый родитель может слушать новую песенку несмышленого детеныша.