Точка

— Нет. Я разбирала одежду, Лем, ребята из «Спасающего Христоса» привезли пять тюков. Минут пятнадцать назад только легла.

— И она не заходила?

Ирма качнула головой.

— Нет.

— Просто…

Искин задумался.

— Что, Стеф пропала? — спросила Ирма, обнимая себя руками.

— Нет-нет, ты спи, — сказал Искин. — Я разберусь.

Он шагнул от двери.

— Лем, — позвала Ирма.

— Да?

— У тебя царапина.

— Я знаю.

— И кровь на руке.

Искин нашел в себе силы улыбнуться.

— Небольшое происшествие. Ты спи.

— Ты серьезно?

— Да, спи, все в порядке.

— Ладно.

— Ложись, — как можно беспечнее сказал Искин.

Он знал, где искать. Злость разгоралась, звенела в сердце, в горле, выключала голову. Вышагивая по коридору, Искин начал постукивать по стене ребром ладони. Оскал разодрал рот. Бойся, бойся! Шмиц-Эрхаузен идет за тобой. Малыши, заразившись его настроением, шипели под кожей. Рвались в бой.

У пятидесятой Искин повернул голову и убедился, что Ирма вернулась в свою комнату. Хорошо. Ей смотреть не стоило.

Он напряг, отвел плечо, взял короткий разбег. Бумм! Хлипкий замок не выдержал. Выскочила, зазвенела по полу какая-то железка. Пружина, накладка, «собачка» — бог знает. Шрапнелью улетел к стене шуруп. Искин вместе с распахнувшейся дверью оказался внутри, в полутьме, подсвеченный пугливо заглядывающей из коридора лампочкой. Зверь. Чудовище. Боль. Разъяренный отец.

— Где Стеф?

Хрипя, он поймал, вытащил к себе с топчана забарахтавшуюся под армейским одеялом фигуру. Ханс-Хорст-Хайнрих щурился и, кажется, ничего не понимал. Его руки отталкивали Искина, словно отгоняли кошмар.

— Какого дьявола…

— Стеф! — процедил Искин, целясь мужчине «вальтером» в глаз. Он и сам не понял, как пистолет оказался у него в руке. — Где Стеф?

— Кто?

— Девчонка. Дочка.

Ханс-Хорст-Хайнрих узнал Искина в неверном полусвете и побледнел.

— Ты это…

Выпущенный, он упал на топчан. На его заросшем лице под рыжими усами раскрыл рот испуг.

— Я ничего не сделал!

Тут бы Искин, наверное, и выстрелил. В душе он уже вынес приговор ублюдку, тот был виновен, никаких апелляций, никаких задержек процесса, ничего. Палец на спусковом крючке. Стеф, девочка моя!

Остановило его то, что рядом с Хансом-Хорстом-Хайрихом произошло движение, и из-за его плеча выглянула женская голова.

— Что происхо…

Искин опустил пистолет. Голова, тряхнув пышными, чуть сбившимися набок волосами заинтересованно проследила за его движением. Вслед за головой появились плечи, пухлая рука белой змеей легла Хансу-Хорсту-Хайнриху на голый живот.

— Мальчики, это, конечно, не мое дело, — произнесла женщина, — но если это из-за меня…

Искин издал горлом звук, оборвавший нелепые слова.

— Стеф, — прохрипел он.

— Я — Дитта, мальчик, — сказала женщина. Отерман за стойкой как-то спрашивал ее про воду на этажах. — Ты ошибся.

— Я не то… — сказал Искин, скрипнув зубами. — Я ищу девчонку, он видел…

«Вальтер» качнулся в его руке, и Ханс-Хорст-Хайнрих поспешил выставить ладони.

— Стой-стой-стой! — быстро заговорил он. — Я твою девчонку не трогал. Клянусь! Я усвоил урок, я усваиваю уроки, я не контуженный.

— Где? — выдохнул Искин.

Ханс-Хорст-Хайнрих едва не подскочил.

— Да я-то откуда знаю? Я вот с ней, — он наощупь занес руку, неловко пытаясь обнять Дитту. — Я с ней сплю.

— Странно, — сказал Искин.

Горечь пронзила его. Он оглядел комнату. Нет, Стеф здесь не было. Господи, Стеф, дочка, где ты? Может, стоит на все общежитие…

— Простите.

…завыть?

Искин повернулся и вышел в коридор. Заглянул обратно, вызвав испуганную оторопь на рыжеусом лице.

— Я тут замок…

Он махнул рукой, понимая, что важность выбитого замка ничего не значит. Вообще ничто ничего не значит, кроме Стеф. Качнулись сиреневые стены. Ноги привели его обратно в его номер. Он был пуст. Стеф не вернулась, хотя у него была мысль, что она решила его попугать и на время спряталась. Искин сел на кровать. Покрывало было холодное, в его складках уже не чувствовалось тепла человеческого тела, как если бы Стеф лежала здесь пять, десять минут назад. Куда она могла выбежать? В туалет? На кухню?

Искин посмотрел на вещевой мешок. Он с усилием встал и подошел к столу, а затем принялся разбирать продукты, что Стеф так и не успела выложить. Сахарин. Свинина. Чай. Зубной порошок и бритвенные лезвия, наверно, стоит сразу… Он задумался. Стиснул губы. Брусок мыла выпал из руки. Что-то отвлекло Стеф, когда она сложила рис в одну горку, а пшенную кашу — в другую, понял он. Поэтому мешок и остался разобран лишь наполовину. Что-то отвлекло. Что-то или кто-то. Кто-то вошел в комнату…

Искин развернулся, стараясь заметить хоть что-то, что натолкнет его на правильный ответ. Этот кто-то — что? Позвал с собой? Или…

«Wir können zeigen», — вдруг возникли слова в голове. Мальчики могли что-то показать ему. Искин уловил желание сахарина и, вскрыв банку, торопливо высыпал едва ли не треть емкости в рот. Давайте, мои родные! Сколько угодно. Помогите, помогите мне! Он запил сахарин водой из чайника. До противного сладкая волна прокатилась по пищеводу.

Искин замер.