Точка

В общем, я разделась без приглашения и к нему в парную отошла, где он раздул уже градус до нормы крепкого здоровья. Первое, что сделал этот странный человек — схватился руками за пах и прикрылся. Ну, загадка помаленьку стала раскрываться — поняла я, что он имел в виду этим жестом: купил женщину за деньги первый раз в жизни и не смог перебороть стеснения. И ещё я поняла — не от того, что женщина голая или секс, или незнакомы и сразу. А оттого, что он натурально произвел покупку товара и теперь ему неловко из-за этого, что может делать с ней, с женщиной, то есть, всё, что ему пожелается, кроме анала, о котором мамка всегда на всякий случай предупреждает, и сколько отдельно ещё за это, если девушка согласна будет, надо добавить. А красноту ему было скрывать свою как раз в бане удобно, где и так все вокруг красное и жаркое. И я сообразила, зачем он такой тип отдыха выбрал — для маскировки совести. Правда, он сразу опомнился, почуял, что сам себя выдает, и руки от паха отвел, открылся весь и сделал вид, что сосредоточивается на изготовлении верного пара. Только тогда я успокоилась окончательно, расслабилась и решила сама сдвинуть дядьку с мертвой точки.

Этот самый у него не то, чтобы болтался и не то, чтобы торчал дыбом вверх или вперед, но никак не определялся с местом четкой дислокации, вздрагивал с неритмичными синкопами, про какие говорил отчим Валерий Лазаревич, когда подкладывал под меня в качестве героини музыку авангардного композитора Пуленка, ненадолго задерживался в самых разных точках вертикали и не фиксировал по этой причине своего отношения к моей обнаженке. А время дядькино истекало, и мне стало жаль его незакаленной совести. Я подкралась к нему сзади, приобняла за таз и развернула на себя. Он дрогнул, но не возразил такому развитию парки. Потом я ласково взяла губами и показала, что получается, если таким образом. Он прикрыл глаза и постарался закрепить мужество насколько долго получится. Но крепкости ему не хватило, вмешалась, все-таки, неуверенность в себе самом, и он, не открывая глазниц, выпустил заряд своего страха так, что я не успела отпрянуть. Тут же первым делом сам побежал под душ, чтобы, не дай Бог, не объясняться по факту недодержки.

Когда я вышла вслед, похлестав себя брошенным веником, он уже был почти одет, но все ещё красный. Я вопросительно посмотрела на него, и он сказал:

— Мне, к сожалению, пора, а вы побудьте сами теперь, попарьтесь. И вот еще… — он положил на стол полтинник баксов и быстро пошел на выход. Не оглядываясь, добавил в дверях уже: — Это для вас лично, до свиданья.

Я купюру подобрала и огорчилась, честно опять — не было удовлетворения от этих легких денег и радости: ни в сердце, ни в душу отдача не получилась, потому что и не отработала по-настоящему и, подумала, что от меня ему удовольствие было тоже картонное, не сумела разжать до конца, вытащить его распаренное тело из задумчивости и подозрительного испуга, в общем, говном себя ощутила и расстроилась. Но, с другой стороны, такая баня для меня самой первая была за всю работу, где не трахали, не поили, не били или пиздюлями не грозили и на «вы» обращались при этом один на один. Странно, очень это странно все вышло. Но потом, немного посидев с банкнотой в руке, я ушла от собственной исповеди в сторону и перестала каяться, а заказала два пива в номер и леща и впервые в жизни засосала оба бокала в единственном числе, в пустой, жаркой по-грамотному бане, без никого — сама по себе. И всё, точка!

С Зеброй, которая отъехала с оплаченным другом моего затюканного апостола, история была другой, но тоже отличалась дополнительной щедростью. Квартира, куда приехали, была съемной и неуютной, со следами проживания в одиночку. Зато мужика Зебриного, в отличие от моего дурика, прямо распирало гордостью и похвальбой. Для начала он налил ей вина и попросил станцевать что-нибудь сексуальное, сказал, за танец узбекского живота доплатит ещё полтинник сверху. Зебра замялась, но соблазн был крепкий, и она решила, что сначала покажет живот в натуре, чтобы заявить некрасивый шрам и не было потом претензий по переплате. Так и сделала честно — Дилька вообще всегда по работе честная и по жизни тоже — с принципами.

Друг апостолов шов пальцем потрогал, но утвердил и сказал, ничего, мол, подходит для танца. Только, сказал, нету у него полтинника отдельно, а есть сотка целиком и он бы хотел полтинник обратно иметь, если можно так разойтись. Был, к несчастью, полтинник у Зебры с собой, мамка выдала накануне за вчера нам на двоих, а саму купюру забрала Дилька, пока её не распилим. Его и отдала клиенту, а сотку забрала довольная. Когда танцевала, старалась угодить, музыка, правда, не подходила, потому что в квартире была только радиоточка на маяке и давали в тот момент адажио из откуда-то, другое по темпераменту и звуку, не подходящее для живота. Но все равно клиент остался доволен.