Точка бифуркации

Янка кусала губы, пока девчонки пытались в прыжке нарисовать сердечки на пыльном стекле нашего плацкартного вагона. Кроме нас ехали ещё четыре пары: очень перспективные юниоры, я видел их выступление – лучше меня в их возрасте, их конкуренты, мальчик чуть постарше, девочка помладше, а оставшиеся две пары так себе, прокатиться.

Поезд тронулся. Позади остались смеющиеся Мурзя с Вжик. Промелькнули кварталы девятиэтажек и среди них Мурзина общага. Замелькали элеваторы, заводы. Едва заметное пронеслось мимо Цветнополье, за ним настала очередь дачных районов, серых в это время года, унылых, затянутых в ожидании весны поволокой ветвей яблонь, черёмух, рябин. Редко можно увидеть листву, разве что на сирени, которая так и уходит в зиму зелёной.

Ехать по нашим меркам недолго. Садимся вечером, приезжаем утром. Можно было взять с собой «Войну и мир», только бесполезно, быстро стемнело, а свет всё равно выключат. Так что по дороге туда и обратно отсыпался. Тем более что выступили мы хуже, чем ожидали, и Янка всю обратную дорогу дулась, потому что в квикстепе я сделал пару ошибок.

Поезд приходит утром понедельника. Если взять с собой учебники, то можно успеть на уроки. Но это вариант для самых фанатичных учеников. Я поехал домой. Там мама оставила мне завтрак, записку о том, что нужно купить, раз всё равно не в школе. Я позавтракал, сходил в магазин, потом взял гитару и стал наигрывать песенку, которую сочинил в поезде. Пока Янка переживала неудачу, я тихонько лежал на верхней полке и придумал смешную песню, напоминающую ритм поезда. Называлась она «Заикающийся мамонт», и нужно было подобрать к ней аккорды, пока не пришли друзья. Сразу после выступления они дозвонились до меня и теперь считали своим долгом выразить сочувствие. Раньше всех пришла Мурзя с тетрадкой по английскому. Погладила меня по голове, оставила тетрадь для списывания, а сама пошла готовить бутерброды, нарезав почти все купленные продукты. После Мурзиной заботы мы с матерью ещё пару дней доедали то, что она нарезала и выложила на хлеб. Потом на готовое подошли Вжик с Валеркой. Вжик заявила, что не нужно было строгать такое количество бутербродов, и вообще, она хотела заказать суши. Но потом отвлеклась на меня и устроила допрос – как так получилось с выступлением. Валерка, жуя бутерброд, сообщил, что завтра контрольная по физике.

Мы решили, что физику сдадим и так, а перед контрольной надышаться нельзя. Поэтому я взял гитару и сыграл свежую песню о мамонте, который ходил по пустыне, мучился, но не мог попросить о помощи. А припев каждый раз удлинялся. Шесть куплетов от «П…» до «Помоги!». Мурзя сразу поняла фишку и громко, восторженно помогала мне петь припев. Мамонт в конце сдох, и мы в песне с ним попрощались. Валерка всю песню напряжённо думал, а потом сказал, что лучше будет назвать «Логоневрозы мамонта», а не «Заикание», так веселее, и я согласился. Дальше я пел старые песни, в основном романтичные и рассчитанные на девочек. Валерке они тоже нравились, он тоже когда-то хотел научиться играть на гитаре, но так и не осилил из-за тонкой кожи на пальцах. От увлечения осталась гитара, так что я мог играть и у себя дома, и у Валерки, и у Вжик, у которой на гитаре играл отец, и в школе на внеклассных мероприятиях. Парни из параллели не так давно пытались организовать что-то вроде музыкальной группы. Позвали меня, но играю я так себе, три аккорда, два притопа, да и времени нет. Подарил им пару своих песен. К сожалению, пока они выбирали название – «Голые рисовальщики», «Бросовая культура» или «Сырость», дело у них само заглохло. Вероятно, из-за учёбы, или они переругались между собой. Неважно.

Во вторник утром девочка из автобуса, как обычно, поздоровалась и спросила:

– Ты болел?

– Ездил на соревнования, – ответил я.

Она понимающе кивнула и повернулась к окну. А я решил, что раз уж мы доездились до того, что справляемся о здоровье друг друга, то неплохо бы и познакомиться. Мне не нравится общение уровня «эй ты!», пусть и с олигофренами.

– Меня Тимофей зовут.

Она повернулась и вопросительно посмотрела. Я повторил.

– Марина, – представилась она.

Я подумал, что это славно, что у девочки умственная отсталость. Для умных мыслей мне Валерки хватает, который влёгкую сыплет словами вроде «логоневрозы». А тут всё незамысловато. И имя простое.

Кукушечки в голове у неё не было. Я ошибался. Не больше, чем у меня, или у Мурзи, или у Янки. Скажи мне тогда кто-то, что я рвану к Марине в Чукалу, не поверил бы. Это был не второстепенный, а третьестепенный персонаж. И то после Варвары. На одном уровне с историчкой, которую, кстати, зовут Клавдия Александровна, и это всё, что о ней нужно знать. Это совершенно не было точкой бифуркации, мало ли людей, имена которых мы узнаём. Особых поворотов в жизни это не даёт. Вот вы только что узнали имя и отчество учителя истории моей гимназии. Тем, кто ходит к ней на уроки, это нужно. Остальные к концу абзаца забудут.

А может, то, что мы узнали имена друг друга, всё же было некой точкой. Из чего-то же всё сложилось.