Точка бифуркации

- А вот господам Лерху и Бурхардту этого вполне хватило, чтобы открыть пусть временную, но вполне функционирующую «червоточину»[15]. – напомнил собеседнику Корф. - И случилось это, хочу вам напомнить, не где-нибудь, а в Москве! И о конфигурации этих проволочных штуковин, которыми пользовались наши учёные, англичане тоже имеют представление – насколько я помню, покойник Виктор именно с помощью такой удерживал портал в подземельях Монсегюра!

Яша покачал головой.

- Так-то оно так, но… так вы полагаете, барон, что это как-то связано? В смысле - готовящиеся беспорядки должны отвлечь нас от какой-то операции, которую «Золотая Заря» проворачивает в Первопрестольной?

- Заметьте, это вы сказали! – палец Корфа упёрся в собеседника. – А если серьёзно, Яков Моисеевич – то, скорее всего, нет. Уж очень это было бы… замысловато, что ли? Да и возможности у них в Москве поскромнее, не то, что в Питере. Это ван Стрейкер чувствовал себя там как рыба в воде – но где теперь тот Стрейкер? Вы лучше всерьёз займитесь этим… из Тулузы.

И постучал согнутым пальцем по лежащему перед ним листку.

- Непременно займусь, барон, только задам несколько вопросам нашим британским друзьям. Кстати, не пора ли их пригласить? Заговорились мы с вами, а время-то утекает…

 - Что ж, Уэскотт ничего нового нам не сообщил. – негромко заметил Корф, перечитывая свои записи, сделанные во время допроса англичанина. – Разве что, подтвердил некоторые моменты, которые нам и раньше были известны.

- Пожалуй. – согласился Яша. – Список агентов из числа членов масонских лож Петербурга один в один совпадает с донесениями наших людей, внедрённых в эти организации. Вот и господин Онуфриев в своей докладной перечисляет ровно те же имена, и даже примерно в том же порядке.

- Онуфриев? – Корф нахмурился. – Напомните, что-то я…

- Онуфриев, Ярослав Леонидович, один из «новоприбывших». – У себя, в грядущем он учился в академии МВД, вот я и забрал его в своё бюро – с вашего, между прочим, разрешения, барон. Парень неплохо себя проявил во время поездки во Францию, и я поручил ему заниматься столичными масонскими кружками.

- Ясно. – Корф кивнул. – Однако, мы с вами так ничего и не добились.

- У нас остаётся ещё МакГрегор. – напомнил Яша. – По моим сведениям, он окончательно испортил отношения с Уэскоттом – когда они в последний раз встречались, даже попытался ему морду набить.

- Им что, позволяют видится? – удивился Корф.

- Да, допустили такое вот послабление. В помещениях, где их сводят, всегда стоят «жучки» - вдруг да проговорятся в беседе о чём-нибудь любопытном?

Корф усмехнулся.

- Ваша затея, Яков Моисеич?

- Чья ж ещё? Хотя, должен сказать, проку от этого немного. Видимо, Виктор успел продемонстрировать им кое-какие образцы техники, вот они теперь и опасаются. Но и того, что мы слышали, вполне хватило, чтобы понять: МакГрегор ненавидит Уэскотта люто и винит его в провале операции с тетрадигитусом.

Барон дёрнул уголком рта, что, как хорошо знал Яша, означало, что он изрядно озадачен.

- Полагаете, подобный повод достаточен для «лютой», как вы изволили сказать, ненависти? Вряд ли вы употребили это выражение для красного словца…

- Никоим образом, Евгений Петрович, никоим образом. Насколько я могу судить, МакГрегор, в отличие от Уэскотта, по-настоящему одержим идеей поиска тетрадигитусов, и вообразил, что тот угробил всё дело его жизни. Они, как оказалось, и раньше не слишком-то ладили: МакГрегор втайне презирал Уэскотта, считал его дилетантом в эзотерике и интриганом, использующим идеи их ордена для того, чтобы добиться высокого положения и личной власти. Вот и сообщение из Тулузы, - Яша кивнул на бювар, - это ведь о нём, о МакГрегоре. Уэскотт не в курсе, сами ведь слышали…

- И это наверняка неспроста. – согласно кивнул Корф. – И как вам, Яков Моисеевич, только в голову пришло заняться этим расследованием?

- Не привык оставлять белые пятна. Когда мы уезжали из Монсегюра, я подумал – господа эзотерики провели там довольно много времени, успели обрасти связями, контактами. А вдруг кто чего от них слышал, запомнил? Вот и решил оставить там одного толкового человечка – пусть пороет, поищет. И ведь нарыл, каналья, ещё как нарыл!