Точка бифуркации

Кое-кому может показаться, что вопрос не стоит выеденного яйца. Так оно и есть на самом деле. Но ровно до той пора, пока не затрагиваются юридические аспекты. А вот как только второй параграф начинают рассматриваться с юридических позиций, немедленно выясняется, что любой человек имеет право, и это право должно быть защищено. И не вообще, а в каждом конкретном случае. И не кем-нибудь там, а правоохранительными органами, каковые я имею честь представлять. Но защитить можно только одним способом: установить следствием, что факт имел место, и передать дело в суд. Или доказать обратное.

Очень неприятный параграф! Но что же он означает в переводе на обычный человеческий язык? А вот что. Он означает, что каждый человек имеет право быть и оставаться самим собой до тех пор, пока он сам не захочет измениться к лучшему.

Блестящая правовая норма, не так ли? Первое право человека: жить - его утверждает первый параграф. А второе оставаться самим собой!

Я разбудил Вовку и предупредил, что убываю, и что, возможно, дома ночевать не буду. Еще предупредил, что... Впрочем, я не остался вполне уверен, что он проснулся. Нынешнее племя младое - славные ребята! - спит прямо на ходу. Бывало, смотришь на него, а оно спит. И глаза такие ясные, васильковые. Весь в мать.

Нуль-транспорт, к моему глубокому разочарованию, еще не успели изобрести, хотя уже десять лет ходят упорные слухи, что где-то там, что-то там, куда-то там отправила. А жаль. Могли бы и постараться... Пришлось выяснять, как там со стратопланом в Европу. Мест было мало, но они были. Я заказал одно на одиннадцать ноль-ноль и отправился в управление.

В отделе было хоть шаром покати - абсолютная пустота. Наверное, их всех Спиридонов разогнал. Я зашел к нему в кабинет - он был на месте.

- Что шляешься? - сказал Спиридонов, не отрывая глаз от какой-то бумаги.

- Да вот, заскочил узнать, как продвигается изложение.

- Иди работай. Нечего шляться.

- А если серьезно.

Он поднял глаза и внимательно посмотрел на меня.

- Рано. Позже. У тебя есть версия, вот и разрабатывай. Когда до меня доберешься - ничего не утаю. Иди... Погоди!

- Слушаю, шеф!

- Надоел ты мне с этим "шефом"!.. Ну. да ладно, черт с тобой... Если ты думаешь, что я, знаю что-то путное, то ошибаешься. Нужны факты, понял?

- Понял. А кому они нужны?

- Всем. Тебе, мне, Шатилову. Черту и дьяволу! Всем подряд. Они - эти все - еще не знают, что нужны факты, но скоро спохватятся. Пока они - то есть все мы - находятся в состоянии эдакой приподнятости и взвешенности. А вот когда опустятся и почешутся - непременно захотят одни голые факты. Потому что только из фактов можно сделать что?

- Выводы, шеф! - рявкнул я.

- Молодец.

- Рад стараться, шеф!

Сам не знаю, с чего мне вдруг пришла охота ерничать. Как это говорится: "верноподданические чувства обнажаются на приемах..."

Скорее всего, я находился под спудом ощущения, что дело непростое и предстоит так называемый "общественный резонанс". Спиридонов любит этот термин. Но он очень не любит то явление, которое, этот термин обозначает.

- Рад, так и старайся. Закрой дверь оттуда.

В понимании Спиридонова я еще очень молод. А в понимании Вовки я уже безнадежно устарел. Мне сорок.

Двадцать - возраст устремлений. Тридцать - возраст решений. Тридцать три - возраст святых. Тридцать семь возраст поэтов. Сорок - возраст... А вот сорок? Возраст сомнений будет потом, в пятьдесят. Интересно, когда наступает возраст глубоких размышлений?

И тут я вспомнил, что еще вчера сделал запрос в информационную базу Управления, но до сих пор не получил ответа. Это уже что-то новое!.. Будь я сейчас свободен, я бы непременно им устроил хороший скандал. Но до стратоплана оставалось полтора часа, поэтому я зашел в свой кабинет, выдал еще пять запросов, надел браслет оперативной связи, после чего, гордясь своей принципиальностью, отбыл в стратопорт.