«Точка бифуркации» (СИ)

Прицел я немного занизил – сначала от борта гондолы полетели клочья, и только потом стрелявший согнулся вдвое, повис на растяжке, и не удержавшись, вывалился за борт. Я проводил его взглядом, после чего прошёлся двумя очередями по гондоле, целя в носовую часть, где, как мне представлялось, должен был помещаться пилот. И, кажется, попал, потому что дирижабль стал как-то неуклюже, боком, разворачиваться. Головной аппарат вильнул в сторону, уходя от столкновения, и я повернул на новую цель, проорав в трубку-переговорник – «Правее бери, бьём ведущего!..» Шурик завалил машину на крыло и почти сразу выровнялся. Но этих двух-трёх секунд вполне хватило, чтобы расстрелянный мной дирижабль успел подскочить футов на тридцать – сказалась масса вывалившегося аэронавта. Видимо, погибший пилот успел-таки переложить горизонтальные рули, и воздушный корабль поворачивал, в точности повторяя манёвр лидера. Я хлопнул Шурика по плечу, тыча пальцем в нужном направлении, но он и сам сообразил, что следует делать, и резко взял ручку на себя. У-2 послушно задрал нос, разрывая дистанцию с неприятельским строем, и Шурик толкнул ручку подал ручку влево, заходя на новый заход. Я развернул скрипучую турель на другой борт, и тут…

Две огненные вспышки хлестнули мне по глазам, словно две брошенные одна за другой в лицо перчатки. Сначала полыхнуло на земле – надо полагать, вытекающий из разорванных газовых мешков «России» газ достиг-таки взрывоопасной концентрации, и огонь, охвативший деревянные конструкции рухнувшей вышки сделал своё дело. А полутора секундами позже по боку беспомощно дрейфующего в полутораста метрах от нас «блимпа» пробежали прозрачные бледно-оранжевые язычки. Это было не столь эффектно, как взрыв водорода, но тоже по-своему смертоносно - поскольку погибающий аппарат оказался теперь немного выше отчаянно маневрирующего лидера, и медленно, словно во сне, накатывался на него с кормы, по-прежнему перекрывая мне директрису на гондолу. Манёвры дирижаблей вообще неспешны – слишком велика инерция огромных несущих корпусов, слишком большое сопротивление составляют они воздушному потоку. Я заворожённо наблюдал, как охваченный огнём «блимп» приближался к своему невредимому пока собрату. Их разделяло метров тридцать метров… двадцать… пятнадцать… Из-под гондолы лидера потянулся вниз искрящийся на солнце шлейф – пилот в отчаянной попытке уйти от столкновения сбросил водный балласт, одновременно стараясь повернуть свой аппарат. Тем самым он подставляясь под прицел моего ТПУ. Дистанция была довольно приличной для воздушного боя, метров сто, не меньше – и, тем не менее, я не стал терять времени, выпустив по носовой оконечности гондолы остаток патронной ленты. Но это, похоже, уже не требовалось – пылающая махина «блимпа» догнала всё-таки свою жертву и уткнулась в борт ближе к корме. Несколько секунд дирижабли кружили в этих смертельных объятиях, потом огонь охватил и второй баллон – и оба они, истаивая в пламени, медленно пошли к земле. Послезнее, что я успел заметить – это человека, который встал ногами на борт гондолы ведущего корабля и, помедлив мгновение ринулся вниз, в пропасть в отчаянной надежде, что смерть от удара о землю окажется милосерднее этого чудовищного воздушного аутодафе…»

Летающая машина отдалённо напоминала Уинстону планёр немца Отто Лилиенталя, изображения которых мелькали в «Лондонских иллюстрированных новостях». Но стоило аппарату приблизиться, как стало ясно, как мало это сходство. Вместо пары перепончатых, на манер летучих мышей, крыльев, он был снабжён сдвоенными этажерчатыми плоскостями и хвостовым оперением. Под узким корпусом, напоминающим гондолы их «эйршипов», видна была пара колёс на стойках. А когда из кабины по следующему за «Вальрусом» «Ламантину» хлестнули пули, Уинстон с ужасом осознал, что они столкнулись с очередной военной новинкой русских – вот только поведать о ней кому-нибудь они, скорее всего, уже не смогут…

Всё дальнейшее происходило, словно в кошмаре. Первые же очереди с русского аппарата (похоже, у них там стояла такая же сверхскорострельная митральеза, какие проредили расчёты противоминных орудий эскадру Хорнби) подожгли «Ламантин». И когда пылающий, лишившийся управления «эйршип» стал наваливаться на «Вальрус», и русские пули изрешетили носовую часть гондолы вместе с пилотом, Уинстон с ужасом понял, что сейчас настанет и его очередь. Он заворожённо следил за тем, как пылающая туша «Ламантина» сминает хвостовое оперение «Вальруса», как огонь перекидывается на его корпус. Он едва сдержал вполь ужаса – спасения не было, сверху огненное пекло, внизу – две с лишним тысячи футов до очень, очень жёсткой земли, а русские пули пробивают тонкие стенки гондолы и вот-вот угодят в него самого.

Уинстон, как и его отец, никогда не был особенно религиозен – но сейчас он, вскочив на борт гондолы, успел прочитать молитву – краткую, потому что волосы уже потрескивали от жара пылающих над головой газовых мешков – и с криком бросился в пропасть…

Из дневника мичмана

Ивана Семёнова.