Точка бифуркации (СИ)

Примерно с такими мыслями я читал отчет о недавно закончившемся испытательном походе лодки М-2 (Малютка-вторая) на предельную автономность. Ну, скажем прямо, не совсем походе, лодка почти восемь суток болталась по Ладоге, не удаляясь от базы неподалеку от Кексгольма более чем на пятнадцать миль. В основном она это делала на перископной глубине, раз в сутки сначала погружаясь полностью на час-полтора, а потом всплывая в надводное положение примерно на то же время. Такой режим был выбран по инициативе одного из создателей лодки, Щенсновича, утверждавшего, что для его детища это возможно. И, дабы никто не усомнился, он сам пошел в этот испытательный поход.

В последний день были проведены учебные стрельбы обеими имеющимися у лодки торпедами. Что меня удивило, одна даже попала в старую баржу, используемую в качестве мишени, причем с дистанции в четыре кабельтова, то есть немного больше семисот метров.

Однако экипаж таким походом был измучен до самой крайности. Люди сошли на берег так, будто не курсировали неделю с небольшим неподалеку от базы, а как минимум полгода работали на орбитальной станции. Они даже передвигались поначалу как-то боком. Троих сразу пришлось отправить в госпиталь, да и оставшиеся здоровыми не казались. Щенснович от госпитализации категорически отказался, хотя выглядел простуженным. Не знаю, как оригинальная «Малютка», но наша получилась очень тесной и с обитаемостью, которую экипаж оценил в диапазоне от «не очень хорошей» (командир лодки капитан первого ранга Щенснович) до «отвратительной» (почти все остальные) и даже «невыносимой» (кок).

В нашей первой субмарине было чрезвычайно тесно, на тридцать человек экипажа нашлось место только на пятнадцать подвесных коек, так что спать приходилось по очереди. Вентиляция работала не очень хорошо даже в надводном положении, а под шноркелем – и вовсе безобразно. Вонь в лодке под конец стояла просто адская. Да и с очисткой воздуха от углекислоты тоже было весьма так себе. В общем, ходить в недельные подводные походы она, наверное, сможет. Если не будет совсем никакого другого выхода, и экипаж придется послать на этакий беспримерный подвиг. А во всех остальных случаях лучше двигаться в надводном положении, погружаясь только перед атакой и для того, чтобы уйти после нее.

Все это было, разумеется, нужно, но в отсутствие понимания главного – не являлось самым важным. Главным же (и неясным) для меня по-прежнему оставался вопрос – когда же начнется война? И кто, хотелось бы знать, будет в ней участвовать? И против кого, что тоже не пустяк.

Глава 13

Небольшая команда русских добровольцев, возглавляемая младшим лейтенантом Куликовским (это звание получил одновременно с пилотским свидетельством и разрешением на отпуск по семейным обстоятельствам), прибыла в Преторию-Филадельфию в начале января тысяча девятьсот третьего года, в самый разгар здешнего лета. Уже третьи сутки подряд шел проливной дождь, но было не прохладно, а жарко и даже душно, однако русские уже знали, что для здешних мест это нормальное явление. Лето тут действительно жаркое и дождливое, а зима чуть прохладней, примерно как лето в Питере, но зато дождей зимой практически не бывает.

Добровольцы привезли с собой не только самолет М-2У с большим количеством запчастей к нему и два дельтаплана, но и полторы тонны керосина, тонну авиационного бензина и триста пятьдесят литров касторового масла. Русский военный атташе в Трансваале генерал Максимов обещал, что керосин тут найдется, а вот с бензином ничего не получится, его никто продать не может. Однако бывший студент Лев Валахов, ныне механик по обслуживанию дельтапланов, сказал, что их моторы после перенастройки карбюраторов смогут работать и на спирту, и единственное, чему нет замены – это касторовое масло, отчего его и привезли так много.

Помимо всего перечисленного, в объемном и тяжелом багаже группы добровольцев были три тепловых воздушных шара. Их запросил у Петербурга Максимов, ибо у англичан один уже появился и довольно успешно использовался для корректировки артиллерийского огня. И в связи с этим звезда балета Матильда Романова, бывшая Кшесинская, вдруг прониклась сочувствием к бурам и пожертвовала на покупку шаров больше половины своего гонорара за бенефис в Мариинке. Куликовский был уверен, что вспышке чувств балерины предшествовал разговор с его императорским величеством, но считал, что так и должно быть. Ей, в конце концов, дали разрешение выйти замуж не за кого-нибудь, а за великого князя, двоюродного дядю императора! Так пусть теперь отрабатывает, небось это у нее не последний бенефис.

Он же, Николай Куликовский, здесь в первую очередь как русский офицер, для которого честь и присяга – не пустые слова. Хотя, конечно, есть и еще причина, имя которой – Ольга. Ну и какое-то сочувствие к бурам, на которых, оказывается, вероломно напали англичане, тоже имеется. Но слабенькое, больно уж те, с которыми успели познакомиться русские, были несимпатичными, да и мыться они, судя по запаху, тоже не очень любили.