Точка Боркманна

– Об этом позже, – решил Ван Вейтерен. – Этот вопрос следует обдумать.

– Подворский, – начал Кропке. – Эуген Павел. Тысяча деваться тридцать пятого года рождения. Попал в Кальбринген в качестве иммигранта в пятидесятые годы. Как и многие другие, устроился на консервный завод. Поначалу жил в тамошних рабочих бараках, а когда их снесли, переселился в дом на пустоши. К тому времени дом уже несколько лет пустовал, а причина его вселения туда заключалась в том, что Подворский был помолвлен и сожительствовал с Марией Массау, сестрой Греты Симмель.

– Ага, – сказал Мюнстер. – Зять Симмеля!

– Да, в какой-то степени, – кивнул Баусен. – Продолжай!

– Можно сказать, что Подворский всегда считался странным типом. С ним трудно было иметь дело, по многочисленным свидетельствам. Временами сурово закладывал за воротник… да и сама идея утащить эту бедную женщину с собой далеко в пустошь… думаю, ей там было невесело.

– Дальше, – велел Баусен.

– В шестьдесят восьмом году произошел этот случай со смертельным исходом. Подворский, что для него нехарактерно, пригласил домой компанию сослуживцев… только мужчин, если я правильно понял?

Баусен кивнул.

– Они крепко выпили, надо полагать, и один из них стал проявлять интерес к Марии… видимо, это был всего лишь легкий флирт, но Подворский вышел из себя. Затеял ссору, а под конец выгнал всех, кроме того парня, который провинился. Его он задержал у себя и позднее ночью прибил кочергой… Клаус Мольдер – так звали убитого.

– Подворского осудили за непреднамеренное убийство, – продолжал Баусен. – Он отсидел шесть лет в колонии Клеймерсхюс. Тем временем Мария Массау заболела лейкемией. Видимо, страдала она ею с детства, но в латентной форме. Ей становилось все хуже и хуже, и через несколько недель после освобождения Подворского она умерла.

– Его отпускали повидаться с женой? – спросил Ван Вейтерен.

– Да, но она не желала его видеть, – снова вступил Кропке. – По-моему, они так и не встретились. Она в основном жила у Симмелей… хотя под конец все больше времени проводила в больнице. Выйдя из заключения, Подворский тут же снова вселился в дом, хотя владел им Симмель, который разрешил ему попользоваться жильем, так сказать, из родственных соображений. Ну, и затем Симмель несколько раз пытался выселить его, но в конце концов бросил эту затею.

– Почему? – спросил Ван Вейтерен.

– Не знаю, – ответил Кропке.

– Да уж, – покачал головой Баусен. – Так и осталось неясным – то ли ему просто надоело, то ли за этим кроется еще что-то… во всяком случае, слухи ходили разные. Все эти годы.

– Что за слухи? – спросил Мюнстер.

– Например, что Подворский напугал Симмеля до полусмерти, – ответил Баусен. – Или что Симмель был у него на крючке.

Ван Вейтерен кивнул.

– Понятно, – сказал он. – Похоже, оба этих красавчика не пользовались особой любовью горожан, если я правильно понял?

– Верно, – согласился Кропке.

– По какой причине Подворский получил инвалидность? – спросил Ван Вейтерен. – Это произошло сразу после освобождения?

– В общем-то да, – сказал Баусен. – Ему удалось заработать себе в тюрьме травму позвоночника… к тому же его шансы устроиться на работу были, мягко говоря, невелики.

– Так что с тех пор он живет там, на пустоши, совсем один, – подвел итог Кропке. – С семьдесят четвертого года. Настоящий степной волк.

– Случались у него за это время нелады с законом? – спросил Мюнстер.

– Да, в каком-то смысле, – ответил Баусен. – Говорили, что он производит самогон на продажу… или покупает контрабанду откуда-то с Востока. Я сам был у него в конце семидесятых, но ничего не обнаружил. Возможно, его предупредили.

Ван Вейтерен почесал в затылке карандашом.

– Чудесно, – сказал он. – И далее у нас эта замечательная история из Арлаха.

– Должен сказать, что это исключительно странное совпадение, – сказал полицмейстер. – Не правда ли? Как его туда занесло? Это, как-никак, в двадцати милях отсюда, а Эуген Подворский никогда не отличался любовью к путешествиям, напротив. Кстати, когда точно это произошло?

– Пятнадцатого марта восемьдесят третьего года, – сказал Кропке. – В одном из баров у него по непонятной причине вышла чудовищная драка с двумя студентами-медиками, одного из которых звали Морис Рюме. Они нанесли ущерб заведению на тысячи гульденов, в результате и Подворского, и приятеля Рюме госпитализировали на пару недель. Поначалу речь шла о возбуждении уголовного дела, но потом все уладилось полюбовно…

– Вмешался Жан-Клод Рюме? – предположил Ван Вейтерен.

– Скорее всего, – проговорил Баусен. – Думаю, нужно разрабатывать эту тему дальше. Попросить у Мельника более подробные сведения и найти этого второго студента, как там его… Кристиана Блэве?

– Увы, – сказал Ван Вейтерен.

– Что значит «увы»?

– Он мертв. Это не отражено в отчете, но я звонил сегодня утром Мельнику, и он подтвердил. Кристиан Блэве погиб при взрыве два года назад. Естественно, я попросил Мельника выяснить, из-за чего у них случилась та драка. Он обещал перезвонить мне.

Кропке записал что-то в своем блокноте.

Баусен нахмурился.

– При взрыве? – переспросил он.