Точка невозврата

Все произошло так быстро, не заняв, наверное, и половины минуты. Меня начали душить слезы, грозя перерасти в полноценную истерику. Но Тарь, быстро сбросив рюкзак, подхватил меня на руки и начал гладить по голове, приговаривая, что все уже хорошо, все уже закончилось. Я от души выплакалась, скорбя вовсе не о гипотетических партизанах, а о том, что внешний мир с его делением на оккупантов и оккупируемых, на урсулов и людей, вторгся в нашу маленькую идиллию. Напомнил всем их роли. Именно это я оплакивала.

Кто-то сунул мне в руку сладкий батончик. Потом я узнала, что это был Шик. Он и сам был большим сладкоежкой, так что дар я оценила по достоинству.

Убедившись, что я успокоилась и истерить больше не буду, отряд двинулся дальше. Сестра была бледной и казалось о чем-то напряженно думает.

Второй короткий привал мы устроили на границе леса и поля, побросав рюкзаки под каким-то широким раскидистым деревом. Я немедленно сбежала от царившей внизу напряженности на одну из верхних веток и оттуда лениво начала осматривать горизонт. Я не ставила цели себе что-то найти, просто глаза после стольких дней в лесу отдыхали на бескрайних полях. Однако чуть позже я заметила какое-то движение. Было слишком далеко и ничего нельзя было разобрать. Тут чувство самосохранения совсем, видимо, меня покинуло, и я перегнувшись вниз крикнула:

– Тарь, а что там такое движется?

И махнула рукой показывая направление. И тут же ойкнула, зажимая себе рот. Но было поздно. Я действительно при всех назвала хеджета военного отряда Тарианоривена Тарем. Я почувствовала, как стремительно краснею. Из разговоров с Лесем я помнила, что так сокращать имена принято только в семье и близким друзьям, а в остальных случаях это оскорбление.

Хеджет стремительно взобрался наверх, оседлав ветку рядом с моей, и снял с пояса бинокль. В мою голову тем временем пришла мысль о том, что свидетелем оскорбления был весь отряд, и даже если меня простят по доброте душевной, то это все равно неправильно с точки зрения субординации. Поэтому меня надо немножечко наказать. Совсем слегка, раз я еще ребенок, но это вроде как должно загладить мой промах. Не знаю с чего я это все взяла, но мне решение казалось правильным, и я решила вечером поделиться с Тарем своими выводами.

А тем временем, меня сграбастали в охапку и прыгнули вниз, лишь чудом ни на что не напоровшись. Я даже испугаться не успела. Тарь отдал несколько команд на урсулийском, после чего пара его подчиненных куда-то ушли, а мы похватали вещи и вернулись в лес, продолжая идти вдоль его границы. Лесь по дороге рассказал, что это был табор цыган. Они неопасны, но по ряду причин с ними решили не встречаться.

На ночлег вставали уже почти в темноте. Сестра отозвала хеджета в сторону, их было видно, но не слышно. Я не то чтобы хотела подслушать, скорее подловить момент, когда смогу рассказать Тарю свою предложение о наказании. Но когда я подошла…

Я стояла в полном ужасе не в силах пошевелиться или сказать хоть слово, и слушала как сестра обвиняет хеджета. Она шипела о том, как мерзко желать физической близости с двенадцатилетним ребенком и о том, что такой чистый непорочный человек никогда не достанется полуживотному. Но когда он посмотрел на меня, мне стало куда как страшнее. В неверном далеком свете костра невозможно было разобрать выражение его глаз, однако что-то глубоко внутри меня говорило, что все очень и очень плохо. Я даже не осознала в какой момент в ответ на этот взгляд я начала лепетать о тех своих «гениальных» мыслях о наказаниях и субординации. В ответ он медленно кивнул и чеканя шаг отправился в лагерь. Я, не глядя на сестру, уныло поплелась следом. Все то, что она наговорила было отвратительным и будь она мужчиной ее бы наверняка за такое ударили. Я бы подобное простить не смогла. Это уж слишком… Оскорблять командира отряда, в котором нас защищают, кормят и ведут чуть ли не за ручку до пункта назначения, означало напрашиваться на большие неприятности. Особенно если учесть, прошли мы хорошо, если половину пути.

Хеджет Тарь оказался то ли выдержанней, то ли благородней меня, потому как мне назначили наказанием два дня помогать по кухне с формулировкой «за нарушение субординации», а вот сестре теперь до конца путешествия помогать с обустройством лагеря и на других подсобных работах, где она может пригодится. С формулировкой «за оскорбление офицера». И все. Чем именно его оскорбили, он с остальными, к счастью, не поделился, на нас и без того смотрели неласково.

24 августа

Проснулась я рывком, когда небо едва начало светлеть. Мне снилось, что урсулы тихо свернули лагерь и ушли, оставив нас одних. Дежуривший Шик вопросительно посмотрел на меня. Я даже не стала вставать, так и поползла к нему на четвереньках. И только убедившись в реальности урсула липкий страх ночного кошмара начал отпускать меня. Не бросили, все здесь.

Шик предложил, раз уж я встала, потихоньку начинать готовить завтрак. Я охотно ему помогла.