Точка невозврата. Волчья кровь

Когда пришла в себя, рядом увидела ссутуленный долговязый силуэт. Мой недруг, мой брат по крови ждал, пока я очнусь. Снова закрыла глаза — к чему возвращаться? Жизнь потеряла смысл. Внутри все выгорело. Раньше там жила любовь, теперь осталась только ненависть. Ненависть к тому, кого невозможно ненавидеть.

Память предков, их страдания, смерти, ярость заполнили меня до краев, не оставив места другим чувствам. Собственная жизнь казалась коротким неясным мгновением. Словно она случилась не со мной. Зато чужие помнила отлично. Всю их боль. Все потери. Все несбывшиеся надежды. Я стала внутри старухой.

Следом пришло понимание — потеряно не только прошлое… у меня не осталось надежды на будущее… Я лишилась друга и любви.

Стон, вырвавшийся из глотки зверя, заставил молчаливого сторожа дернуться ко мне. Парень осторожно зарылся пальцами в густую шерсть на плече, и я клацнула зубами, предупреждающе сжав его руку — не тронь! Чужое сочувствие невыносимо! Хочу остаться одна! Но боль причинить уже не могла. Черный волк стал моим братом, сородичем. И я захотела уйти. Ну, хоть куда-нибудь! Подальше от гиблого места.

Подняться получилось не сразу — мышцы отказывались служить, но я справилась. А потом побрела в темноту, в глубину леса. Дышалось через силу, и сердце билось неохотно, словно по принуждению. Но я шаг за шагом уходила прочь и с каждым пройденным метром лапы двигались все быстрее и быстрее, наконец, перешли на бег. Он неожиданно принес облегчение, и я прибавила скорость. Словно пыталась убежать от свалившегося на мою голову. И от самой себя.

Наверное, в этот момент я все-таки потеряла часть рассудка, потому что пришла в себя уже под елкой, на куче опавшей хвои. И первое, что почувствовала — надоевший запах черного волка. Я выскочила с твердым намерением вцепиться ему в глотку или сломать вторую лапу, отомстить за все случившееся по его вине! Но не смогла… Я не могла его укусить.

— Саша, — хриплый голос выдавил мое имя, и я замерла.

— Прости! — черные, словно уголь глаза жгли и без того истерзанную душу. — Я понимаю, каково тебе. Мы все прошли через это! Хочешь поплакать?

Понимает?! Поплакать?!!

Я обессилено легла на землю и закрыла глаза.

Поплакать… У меня больше нет слез!

Почувствовала, как парень сел рядом, и негромко зарычала — не прикасайся! Не смей!

— Я принес тебе одежду. На тот случай, если захочешь уйти.

Перед оскаленной мордой лег мягкий сверток, пахнувший новой тканью, и во мне загорелась крошечная надежда, что еще не все потеряно. Что меня никто не держит, а значит, могу уехать, сбежать! Они обещали свободу!

Я вскочила, подцепила зубами пакет и махнула в ближайшие кусты, услышав краем уха, как вслед вздохнули.

Обратно возвращались долго. В полной тишине. Мне говорить было не о чем. Он тоже молчал, только иногда придерживал за локоть, показывая короткую дорогу. К деревне вышли уже на рассвете. Там я прибавила шаг и на подходе к трубе уже почти бежала. Мне оставалось сделать несколько шагов. Всего несколько шагов….

За трубой, по дороге, шла бабкина соседка, мама непутевой Таньки. Она повернула голову, увидела меня и охнула, схватившись за сердце. Отшатнулась прочь.

Я замерла. Чужой испуг заставил взглянуть правде в глаза: черный ельник вцепился когтями, поймал мою жизнь в свои сети, теперь я одна из них. Не стоит надеяться — дороги назад нет. Никто там меня не ждет. Таким там нет места. Ненависть стаи стала моей, и я теперь похожа на ядовитый плющ рядом с которым не будет жизни. Я могу нести только смерть.

От жуткой правды меня скрутило, и ноги снова отказались держать, но осесть на землю не дали, подхватили на руки и понесли прочь от трубы.

— Ну что же с тобой такое, а?

А я не могла отделаться от видения наполненных страхом человеческих глаз, хотя представляла себе другие. Глаза озера, в которых вместо любви застыло отвращение и ужас.

***

Ночь не страшна, она несет облегчение. Днем приходится ходить среди людей, что-то говорить, кого-то слушать и притворяться что тебе это интересно. Ночь дарует свободу.

Меня приютил Ярослав, так звали черноглазого парня, которому я сломала руку год тому назад. Поселил в летнюю кухню — маленькую избушку с низким потолком, пропахшую травами.

Наверное, мне стоило принять, все как есть, влиться в стаю. Стать одной из них. Мой медальон давал такое право. Последняя из некогда большой семьи. Полукровка. С правом голоса и вета на Большом клановом совете. Чей отец нашел в себе смелость оставить стаю, но не нашел сил без нее жить. У меня же не было его смелости. Вот только и принять новую судьбу я тоже не могла.

Избушка не стала мне новым домом, а волки не стали новой семьей. Я этого не хотела! Я не просила и не желала такой судьбы для себя! Поэтому уходила каждый день в лес. Влезала в волчью шкуру. Зверем быть легче. И каждый день ноги выносили к окраине леса, там, где ельник сменялся обычным лесом. Невидимая граница, тропа, зовущая домой. Черта, которую не хватало храбрости пересечь.