Владимир Ильич прибавил шагу, но на шумном перекрестке его приостановили жалобные звуки флейты. Играл сутулый старик, лицо которого было исполосовано глубокими морщинами, прохладный ветерок шевелил тощие пряди седых волос музыканта. Когда-то он, надо думать, играл в оркестре, а теперь... Но нет, он не нищий. В благопристойной Англии попрошайничество запрещено. Он "работает"! Вон в ветхой, давно выцветшей и помятой шляпе, опрокинутой на тротуар, лежит отнюдь не подаяние, а заработок полупенсовая монета. Сколько же часов придется ему простоять на этом и еще на каких-то других, более счастливых перекрестках, чтобы заработать хотя бы на один сэндвич для запоздалого брэкфеста...
"Вот они, ужасные лондонские контрасты!" Владимир Ильич положил монетку в шляпу музыканта.
А Надя ждет... Больше он нигде не будет задерживаться. И дом уже недалеко.
У двери осталась единственная бутылка с молоком. Пинта на двоих. Не богато. Но ведь брэкфест и не должен быть обильным...
Еще не успев перешагнуть порог, сказал:
- Извини, Надюша, за невольную задержку. Держи наш первый лондонский завтрак. И, знаешь, мы с тобой уже имеем кредит... у молочника!
- Вижу, прогулка была приятной. У тебя щеки порозовели.
- Природа как бы извинилась за вчерашнюю непогодицу, за мразь, как ты сказала. - Снял шляпу, скинул пальто, отнес на вешалку. - А впечатления разные. От приятных до ужасных. Сначала порадовал свежий воздух, веселый молочник, видать, хороший парень.
Владимир начал с той же оживленностью рассказывать про "сэндвич", про флейтиста на перекрестке улиц, но Надежда перебила:
- Садись за стол. Молоко хорошее. И булочки свежие.
- Да, на каждом шагу вопиющие контрасты! А молочник мне определенно понравился. Жаль, что я не знаю слов его веселой песенки. Ничего. В субботу, когда он придет за деньгами, обязательно расспросим. Что поет простой народ, полезно знать. Даже необходимо. И при первой же возможности поедем в пролетарский район. Быть может, удастся побывать на рабочих собраниях.
3
Вскоре после брэкфеста пришел Алексеев. Письмами опять не порадовал, но зато принес еженедельную социал-демократическую газету "Джастис"*.
_______________
* "Справедливость".
- Свежий номер? Вот спасибо!
Владимир Ильич знал, что "Джастис" издается около двух десятилетий, что ее давно редактирует Гарри Квелч, известный в стране публицист и оратор. Сейчас, перелистывая газету, приятно пахнущую типографской краской, Ленин обращал внимание не столько на содержание статей и заметок (внимательно прочтет позднее), сколько на шрифты и мастерство печатников:
- Пожалуй, не уступают немцам. Даже нонпарель читается легко. Дело за тончайшей бумагой. - Положил газету на стол и опустил на нее ладонь. Здешние номера "Искры" ничем не должны отличаться от мюнхенских. Пусть жандармы думают: печатаем в той же типографии.
Алексеев принялся рассказывать о своем впечатлении от газеты Квелча. Тон у нее оптимистический. Порой даже отрываются от действительности. Не так давно прочел этакие бравые строки: социалистическая революция близка!
- В Англии?
- Там сказано в общем плане...
- В общем?! А революцию, как известно, порождают конкретные явления классовой борьбы в конкретной стране. Об Англии я пока не берусь говорить, а что касается России, сомнений нет и быть не может - революция близка! Да, да, она уже у порога. И ваша ирония - "бравые строки" - напрасна. Я не удивился бы, если бы услышал это от человека, который был принужден лет двадцать прожить здесь, в эмиграции, и оторвался от нашего российского рабочего движения. Но вы-то не могли забыть. Всего лишь два года здесь. Хотя что же я говорю? Именно за эти два года революционное движение нарастало с каждым днем, с каждым часом. Это вы могли почувствовать по нашей "Искре".
- Не всегда видел ее. Далеко не каждый номер...
- Это наша оплошность. Извините. Мы главное внимание обращали на доставку "Искры" в Россию, во все ее уголки.
Владимир Ильич встал, коснулся рукой плеча собеседника.
- Нам, Николай Александрович, ждать уже недолго.
- Доживем?
- Безусловно. Я ни капельки не сомневаюсь. Мы вот этими руками примемся за перестройку мира. Разрушить старое - это полдела, главное создать новое. И мы не выжидаем. Мы вместе с рабочими подкидываем дрова в костер.
- Да и я не в стороне. Я понимаю... Верю...
- Вот и хорошо, что мы понимаем друг друга. А теперь... - Владимир Ильич достал часы. - К Квелчу, правда, еще рано...
- А мы пока что посмотрим город. Поездим.
- Вот об этом я как раз и хотел вас попросить. Будьте моим чичероне.
На улице подождали омнибус, пестрый от рекламы. Его везла рысцой пара дюжих вороных с коротко подстриженными хвостами.
Внизу на боковых скамьях свободных мест не оказалось. Алексеев и Ульянов по узенькой лестнице поднялись на империал. И не пожалели: сверху можно смотреть во все стороны.