Точка опоры

Плеханов, будучи председателем Совета партии, мог призвать их к порядку, но он по-прежнему сидел окаменело. Кровь стучала в жилах, словно по вискам ударяли молоточками. "Неужели могло быть так, как второй раз говорит Мартов? "Скандальная жена", кажется, перешла границы возможного. Но тогда он сказал мне наедине, а теперь... Так уверенно, при народе... А с другой стороны... Никто же его никогда не подозревал в подобных инсинуациях..."

Аксельрод проронил:

- А я это предвидел.

- Бросьте вы свое "предвидение"! - отмахнулась Вера Засулич. - Сейчас нужно не болтать, а действовать. - И бросилась снова к Плеханову: - Жорж, что же вы молчите?

- Оставьте меня. - Плеханов отстранился холодным жестом и, ни на кого не глядя, направился к выходу. - Не выношу подобных сцен! Мы же не в мещанском обществе...

Вслед за ним большевики покинули съезд. Ульяновы задержались в соседнем зале на несколько минут. Владимир Ильич, поправив повязку на глазу, написал заявление в бюро съезда: "...так называемый корреферат Мартова перенес прения на недостойную почву, я считаю ненужным и невозможным участвовать в каких бы то ни было прениях по этому поводу". Он отказался и от заключительного слова.

Когда вышли из кафе, сказал Надежде:

- А о расколе, вызванном меньшевиками, я напишу в особой брошюре. Расскажу всю правду. Партия должна знать ее.

Меньшевики продолжали заседать одни, внимая каждому слову Мартова. Ему азартно поддакивал Троцкий, сверкавший возбужденными глазами.

В пятницу 30 октября, когда предстояло обсуждение устава Лиги, большевики вернулись на съезд. Меньшевики по-прежнему пользовались превосходством голоса. Игнорируя разъяснение Ленина, они в нарушение устава партии объявили Лигу автономной, рассчитывая на то, что она явится их твердыней.

К тому времени в Женеву приехал член ЦК Ленгник. Возмутившись нарушением меньшевиками партийного устава, он в субботу утром, с согласия Плеханова, объявил, что Центральный Комитет не утвердил новый устав Лиги и считает ее распущенной.

Мартов выбежал вперед, размахивая руками:

- Цека въехал в нашу организацию, как п-победитель на б-белом коне! Мы не п-подчинимся ему! Мы его осудим!

- Не губите партию! - пытался остановить его Ленгник. - Раскольники!

Его слова потонули в бесконечных выкриках и топоте ног.

- Лига остается суверенной! - кричал Мартов, повторяя слова Троцкого.

Вечером Владимир Ильич пришел поговорить с Плехановым: что же делать дальше?

Георгия Валентиновича будто подменили. Он, поджав руки, стоял с ледяным лицом; вздохнув, с трудом вымолвил:

- Разговор может быть только один - надо мириться.

- Как мириться?!

- Кооптировать старую редакцию.

- Это невозможно.

- А иного пути нет. - Брови Плеханова, дрогнув, сомкнулись. - Я не могу больше стрелять по своим!

- По своим?! Раскольников вы считаете своими?! А еще утром мы были единодушны...

- Поймите меня, ради бога!.. Лучше пулю в лоб, чем жить в такой обстановке.

- Не ждал. - Ленин, прищурившись, как шильцами колол глазами Плеханова. - Не ждал, что вы отступите от большевизма! И в такую минуту.

- Судите как хотите... - Плеханов отвел лицо в сторону. - А я не могу...

- В таком случае я подаю заявление об отставке из редакции "Искры". Извольте объявить об этом в газете и принять дела.

В воскресенье Владимир Ильич возвращался от Плеханова после вручения заявления; шел стремительно, словно опаздывал на поезд.

Мартовцы пока что ликуют, считают себя победителями. Но это временно. Он не отступил. И не отступит. Никогда. Ни в коем случае. Если Плеханов попытается кроме газеты отдать им даже Цека, он, Ленин, и тогда будет бороться с раскольниками. Каким путем? Придут новые силы. Большевизм не на ущербе - на подъеме. Об этом говорят письма из комитетов. Рабочие поймут, что нужен, совершенно необходим экстренный съезд партии. В нем спасение. Лозунг его - борьба с дезорганизаторами. Им, новоявленным оппортунистам, которых уже готов облобызать апостол буржуазного либерализма Струве, будет дан сокрушительный бой.

Большевики останутся большевиками. И победят. Хотя в стане противников и оказался Плеханов. Тем хуже для Плеханова.

2

Окуловы были щедры на письма. Писали в тюрьмы и о тюрьмах, в ссылку и о ссылке.

Летом и осенью 1903 года Екатерина Никифоровна особенно часто писала старшей дочери Кате. И все о своих молодоженах. 6 июля она отправила из Москвы письмо в Киев:

"Милая Катенька!

Три часа назад я пришла со свидания. Наши новобрачные, как всегда, веселы и счастливы. Просили передать тебе привет.

Новостей ни у них, ни у нас нет, и разговор вертелся на мелочах. Поговорили о пьесах Ибсена, которые перечитала Глафирочка, дальше перешли на искусство, и Иван Адольфович с Алешей заспорили, да так увлеклись, что, кажется, забыли, где они. Срок свидания давно кончился, офицер несколько раз приходил, но из вежливости не хотел прерывать и скромно удалялся. А мы все сидели и сидели. В конторе уже никого не было, когда мы вышли...

24 июля

Из Москвы