Точка опоры

Время по-прежнему не берегли: вопросу о Бунде отдали четыре заседания. Искровцы решительно отвергали федерацию, считая ее пагубной для дела партии. А Троцкий и Акимов деятельность Бунда называли блестящей и плодотворной. Бундовцы, всячески изворачиваясь, упрекали съезд в том, что на нем «образовалось компактное большинство».

Плеханов предоставил слово Ленину, и Красиков для себя записал из его речи:

«По-моему, не стыдиться, а гордиться должны мы тем, что на съезде есть компактное большинство. И еще больше гордиться будем мы, если вся наша партия будет одним компактным и компактнейшим 90-процентным большинством».

Съезд, скупой на аплодисменты, встретил эти слова восторженным взрывом.

Компактное большинство отказало Бунду в его притязаниях на федеративность. При поименном голосовании даже колеблющиеся и антиискровцы присоединились к большинству. Бундовцы остались при своих пяти голосах.

«Первое торжество нашей линии», — записал себе Красиков.

На восьмом заседании перешли к обсуждению искровской программы. И первыми, не дожидаясь бундовского артиллерийского огня, ринулись в атаку «экономисты». Акимов, внося двадцать одну поправку, полагал, что они изменят «самый дух программы». «Рабочеделец» Мартынов, нашпиговывая речь цитатами, сожалел, что искровский проект принципиально отличается «от всех других европейских социал-демократических программ».

«Спасибо за откровенность! — мысленно съязвил Красиков. — А мы гордимся тем, что он отличается от всех. Надо же наконец понять: мы строим партию нового типа».

Рьяные оппоненты, как и следовало ожидать, дошли до оспаривания диктатуры пролетариата. Подогретый ими, вскочил Троцкий, словно драчливый петух; потряхивая головой так, что колыхалась черная шевелюра, закрывавшая шею, сыпал кипучие слова. Красиков схватился за карандаш, дрожащей от негодования рукой записал:

«Балаболкин пытается уверять, что наиболее принципиальные соображения по поводу проекта программы «Искры» и «Зари» были здесь высказаны Мартыновым и Акимовым! Вот он каков! Всех поучает. Ничтожество мнит себя вождем».

Мартынов, стремясь посеять неприязнь между соавторами искровского проекта, выхватил фразу из «Что делать?» и, хваля Плеханова, обрушился с критикой на Ленина. Его примеру последовал Акимов. Терпеливо выслушав их, поднялся Плеханов, четко и весомо сказал, что бойкие критики не поняли ни фразы Ленина, ни искровского проекта программы.

Красиков уже не раз восхищался изяществом речей Георгия Валентиновича и его блестящим остроумием и теперь, полуобернувшись, вскинул на него глаза и с особым вниманием прислушивался к его словам. У оратора, саркастически шевельнувшего бровями, заиграла усмешка в уголках губ. Он говорил:

— Акимов удивил меня своей речью. У Наполеона была страстишка разводить своих маршалов с их женами; иные маршалы уступали ему, хотя и любили своих жен. Товарищ Акимов в этом отношении похож на Наполеона — он во что бы то ни стало хочет развести меня с Лениным. Но я проявлю больше характера, чем наполеоновские маршалы, я не стану разводиться с Лениным и надеюсь, что и он не намерен разводиться со мной.

Первым расхохотался Владимир Ильич, весело кивнул головой. Да, он не собирается разводиться с Плехановым.

На тринадцатое заседание опоздали пять делегатов. Оказалось, что за двумя из них тащились филеры. Потребовалось время и конспиративный навык, чтобы оторваться от них.

Трое, квартиры которых филеры уже незаметно проследили, сказали, что их вызывали в полицию. Кто такие? Зачем приехали в Бельгию? Гусев назвался румынским студентом Романеску. А приехал по сердечным делам. Остальные объявили себя туристами. Всем троим полиция предложила покинуть Бельгию в двадцать четыре часа.

А если проследят съезд? Тогда не миновать арестов. Арестованных могут выдать царским властям…

И после тревожного совещания бюро Ленин объявил:

— Переезжаем в Лондон. Маленькими группами.

4

Через четыре дня все собрались в Лондоне. Тех, кто не бывал ранее в английской столице, Плеханов повел в Британский музей.

Ленин с помощью Квелча и Тахтаревых подыскивал на каждый день помещения для заседаний в профсоюзных клубах.

Первое в Лондоне и четырнадцатое по счету заседание открылось в клубе рыбаков. На стенах висели фотоснимки рыбацких угодий и богатых уловов, в витринах — длиннейшие удилища, новые блесны и крючки.

Обстановка накалялась все больше и больше. Упрямым говорунам из числа антиискровцев не было конца; Никакие предупреждения о необходимости экономить время и, следовательно, деньги, не действовали. Так, программу партии обсуждали на девяти пленарных заседаниях.

После жарких дебатов по принципиальным вопросам она была передана в комиссию, где кроме бундовца, «экономиста» и «центриста» еще оказались делегаты с совещательным голосом — Аксельрод и Потресов, и Надежда Константиновна, едва дождавшись конца заседания, не могла скрыть пережитой тревоги:

— Ну как там, Володя?

— Как и следовало ожидать…

— Неужели протащили свои «поправки»?!

— Да. По некоторым пунктам пришлось мне одному голосовать против них.

— Одному?! А что же Плеханов?