Точка опоры

Повернув голову, министр кинул острый взгляд, словно смертельный укол рапиры.

— Можете идти.

… Минует полтора месяца, и он, бывший чиновник особых поручений, напишет в конце объяснения директору департамента полиции:

«Признаться сказать, я не скоро нашел скобу у выходной двери».

Но сейчас он лежит на вагонной полке и вспоминает горькие часы. Проводил его только один Гапон, верный человек. Как-то сложится его судьба? Сможет ли отец Георгий продолжать дело, в успех которого он, Зубатов, и сейчас верит? Не лишат ли Гапона ста рублей, ежемесячно выплачиваемых особым отделом за усердную службу? Многое потеряют…

Зубатов не подозревал, что Гапон от шефа жандармов получал тоже по сто рублей в месяц. За присмотр за ним, чиновником особых поручений, возглавлявшим сыск во всей России.

Отец Георгий в купе вступил величественно, снял бобровую шапку, распахнул доху с Соболевым воротником, дал поцеловать серебряный крест и, благословив, сказал:

— Господь не оставит вас! Уповайте на всевышнего и всемилостивого! И не возрадуются ваши супостаты…

Хотелось возразить:

«Нет, отец утешитель, уже возрадовались. Вы же сами видите, даже вчерашние сослуживцы не приехали проводить. Высокопоставленные подлецы оболгали перед государем. За мою верную многолетнюю службу, когда я не знал ни покоя, ни отдыха и многие тысячи злонамеренных смутьянов передал в руки карающего правосудия, меня, как мелкого пройдоху, выставили пинком. А завтра возликуют все крамольники: «Зубатов пал!» Теперь им станет вольготнее.

А что будет с ним, Зубатовым, в Москве! — спросил себя, оставшись один в купе. Не узнал бы Слепов да не пришел бы посочувствовать… Такого позорища не вынести. К счастью, адреса московской квартиры Слепов не знает. А что будет с ним и его друзьями? Им, чего доброго, могут дать по такому же пинку. А давно ли Слепова все хвалили за верноподданность! Доверили ему поднести хлеб-соль императору! И государь был доволен статьями за его подписью… Да, многое удалось совершить в Москве. Неужели все пойдет прахом?.. В Петербурге лучше: там остается Гапон…»

Поезд, стуча колесами, уносил Зубатова в глухую ночь, в темноту. И в эту бессонную ночь ему вспомнилась Анна Егоровна. Стареет Мамочка! Ей ведь, дай бог памяти… Ей под сорок пять. Может еще послужить. Но тактично ли и заботливо ли относится к ней ретивый полковник Ратко? У него одно стремление — поскорее выслужиться. Не забывает ли о наградных для Анны Егоровны?..

Через три с половиной года Зубатов особым докладом напомнит своему преемнику, что за 25-летние «услуги агентурного характера» Серебрякова достойна особого внимания. И она помимо сторублевой пенсии получит пособие в пять тысяч рублей[55].

Сам Зубатов доживет на пенсии до 1917 года, когда, узнав о свержении царизма, пустит пулю в висок.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

1

Кржижановские, спасаясь от филерской слежки, переехали, по совету Владимира Ильича, в Киев. Там было необходимо укрепить большевистский комитет и возглавить Русское бюро ЦК. В Киеве же после съезда поселился Дмитрий Ильич с женой Антониной Ивановной. Переехала туда и Мария Александровна с Анютой и Маняшей: возле родных да верных друзей все же спокойнее, хотя слежка там и изощреннее, чем в других городах.

Марк Тимофеевич из Маньчжурии, где уже пахло порохом, после окончания срока надзора направился через Индийский океан и Средиземное море в Европу; повидавшись в Париже с Лениным, выбрал для себя Питер, нашел место бухгалтера в управлении железной дороги и купил дачу на пригородной станции Саблино. В декабре настойчиво звал к себе всех родных, волновался: вдруг да не сумеют выбраться из Киева? На юге, слышно, опять начались аресты.

Маняша успела отправить в Женеву несколько писем. 25 декабря в последнем письме из Киева она писала:

«Дорогой Володя! Все наши и я шлем тебе поздравления с праздниками и Новым годом и пожелания всего хорошего. Твое письмо получили, но то, о котором ты упоминаешь там и которое, по всей видимости, было ответом на мои письма, — очевидно, пропало. Напиши, пожалуйста, что ты писал там… Большие приветы Наденьке и Е[лизавете] В[асильевне]. Как они поживают? Как бы я была рада, если бы Надя мне написала. Всего, всего хорошего».

Где пропало письмо брата? Это не могло не тревожить.

Маняша не знала, что и ее письмо, адресованное в Женеву на новую квартиру Ульяновых, окажется в департаменте полиции.

В Новый год начались аресты всех, кого охранка считала причастным к деятельности Центрального и Киевского комитетов РСДРП. Схватили Дмитрия Ильича и Антонину Ивановну. Схватили Зинаиду Павловну. Самого Глеба Максимилиановича, как он догадывался, пока оставили «на разводку». И он жалел, что не внял совету Ленина и не перешел вовремя на нелегальное положение. Теперь уже невозможно — надо навещать жену и как-то выручать из-под ареста.

В ночь на 2 января жандармы ворвались и в квартиру Марии Александровны. Анюту и Маняшу увезли в Лукья-новскую тюрьму, где после отважного побега одиннадцати были введены особые строгости.