Точка опоры

— Приму вызов, — сказал Лепешинский, едва сдерживая смех. — Изображу его мушкетером! — Тряхнул головой. — Нет, много чести. Будет у меня уважаемый Георгий Валентинович красоваться в мундире исправника. В меньшевистском полицейском участке. А подчаском у него будет юркий Троцкий! Вот так!

Вдоволь насмеявшись при виде ловко нарисованных меньшевистских мышей и премудрой крысы Онуфрия, Ленин задержал взгляд на голове Аксельрода, смертельно придавленного лапами кота, и усмешка вмиг слетела с его лица.

— Тут нет ни грана политической сатиры. По-моему, не надо напоминать старику о его кефирном заведении. Это у него не от легкой эмигрантской жизни. Можно его понять.

— Ну что же… — Лепешинский почесал в бороде, а Бонч поспешил поддержать Ленина:

— Да, пожалуй… — И принялся рассказывать: — Я… да не только я, но и другие большевики советуют автору перерисовать литографскими чернилами и напечатать тысячи две… Может, и больше.

— Узнаю издателя! — улыбнулся Ленин. И опять к Лепешинскому: — И это обязывает умолчать…

— Бог с ним, с кефиром, — вздохнул Пантелеймон Николаевич. Припомнил поговорку Аксельрода: — Напишу так: «Я это предвидел…»

И все расхохотались.

Жалея старого человека, бывшего единомышленника, они, понятно, не знали, что в те дни Аксельрод с удовольствием читал и перечитывал письмо своего давнего друга Потресова, который спешил порадовать полученной от Каутского грозной статьей против большевиков для их меньшевистской «Искры». «Итак, — писал Потресов, — первая бомба отлита, и — с божьей помощью — Ленин взлетит на воздух. Я придавал бы очень большое значение тому, чтобы был выработан общий план кампании против Ленина, — взрывать его, так взрывать до конца, методически и планомерно». И сам задумывался: «Как бить Ленина, вот вопрос».

Оленька все еще кружилась возле них с книжкой в руке. Мать отняла у нее сказки и повела к кухонному столу.

— Помогай раскатывать сочни. Учись. И вы, — оглянулась на трех собеседников. — Кто умеет… И у кого есть время… Пельменей-то надо много. Сбрасывайте пиджаки и…

Лепешинский уже засучивал рукава. Бонч, поправляя очки, сказал, что сходит за женой — пусть та перенимает пельменную премудрость. Ленин, отходя к стеллажу с книгами, извинился:

— Одну минуту, я только посмотрю, чем Владимир Дмитриевич пополнил нашу библиотеку.

2

К путешествию все готово. Елизавету Васильевну, тосковавшую по родине, проводили в Питер. Квартиру освободили, — осенью найдут другую, поближе к центру Женевы. Рюкзаки заполнили до самых завязок. Прихватили с собой путеводитель Бедекера, несколько литературных новинок и толстенный французский словарь. Надежда положила также французскую книгу, перевод которой ждало издательство.

— На досуге, может быть, переведу хотя бы два-три десятка страниц.

— На досуге? — скептически улыбнулся Владимир. — У нас не будет досуга, все время займет любование альпийскими красотами.

— Ио меньшевиках — ни слова?

— Ни единого. Зачем же портить пейзажи? И ни о каких делах, Надюша, не говорить. И не думать. Целый месяц!

— Что-то не верится.

— По возможности не думать.

— Но ты же просил Бонча и Лепешинского писать до востребования по нашему маршруту.

— Ну, это на всякий случай… Вдруг да вести из Киева о наших. Должны бы их освободить из узилища, как называет тюрьму Пантелеймон.

До Лозанны доехали на пароходе. Там остановились на неделю в дешевом пансионе. И туда долетела до них радостная весточка: Маняша освобождена.

— Теперь на душе немножко спокойнее, — сказал Владимир, провел рукой по лицу, как бы снимая крайнюю душевную озабоченность. — За маму спокойнее. С узелками к тюремным воротам будет ходить Маняша.

А Надежда уже обмакнула перо в чернила.

«Дорогая Марья Александровна, — писала она. — Как я рада! Теперь бы Аню только поскорее выпустили…»

Перо вдруг замерло на этом. Оторвав глаза от бумаги, задумалась:

«А Тоню?.. Неужели и против нее есть какие-нибудь улики? Вот Дмитрию труднее. Дознаются, что был делегатом съезда, могут надолго…»

Чтобы не волновать мужа, сдержала вздох. Он не теряет надежды, что всех освободят, — Дмитрий ведь приезжал под фамилией Герца. И снова склонилась над листом:

«Только вот нехорошо, что у обеих у вас здоровье плохо. Отдохнуть вам непременно надо — главное, отдышаться на свежем воздухе, Киев все же город. Только вот лето на севере плохое — мама живет под Питером на даче у своих знакомых, так жалуется, что страшные холода и дожди.

…Сейчас мы в Лозанне. Уже с неделю, как выбрались из Женевы и отдыхаем в полном смысле этого слова. Дела и заботы оставили в Женеве, а тут спим по 10 часов в сутки, купаемся, гуляем — Володя даже газет толком не читает, вообще книг было взято минимум, да и те отправляем нечитанными завтра в Женеву, а сами в 4 часа утра надеваем мешки и отправляемся недели на 2 в горы… За неделю мы уже значительно «отошли», вид даже приобрели здоровый. Зима была такая тяжелая, нервы так истрепались, что отдохнуть месяц не грех, хотя мне уже начинает становиться совестно».