Точка опоры

Припоминая страницы Бедекера, Ульяновы пытались угадать названия вершин. Ближняя к ним из самых высоких, надо думать, Алечгорн, а та, что подальше и левее первой, по всей вероятности, знаменитая Юнгфрау. Самая стройная. Где-то в Оберланде к ее подступам проложена новая дорога. Надо непременно воспользоваться ею. Нельзя же не взглянуть вблизи на строгую и гордую швейцарскую красавицу. В путеводителе перечислены смельчаки альпинисты, стремившиеся покорить ее. То была дерзновенная мечта многих, но лишь самым упорным, искусным и выносливым удавалось это. А несчастливчики находили себе могилу в снежных лавинах.

Вдруг обоим вспомнилось — давно не писали родным. В Киеве, несомненно, уже волнуются Мария Александровна и Маняша, в Саблине под Питером — Елизавета Васильевна. Ее успокаивает лишь то, что на даче она не одинока: там Марк Тимофеевич, успевший скрыться из Киева до ареста Ульяновых. Как только они, путешественники, дойдут до первого городка внизу, сразу же дадут знать о себе — отправят открытки с видами здешних гор.

С севера подул ветер, погнал ватные клочья облаков на перевал. Повеяло прохладой и сыростью. Теперь скорее вниз, вперед, в долину реки Кандер.

Владимир, перекинув альпеншток в левую руку, подхватил Надежду, и они, хотя и усталые, но радостные, двинулись вперед быстрым и легким шагом.

«Вперед, — застряло слово в голове Владимира Ильича. — Это ли не название для газеты? Хорошее слово! Лучше и не надо. Вперед, к Третьему съезду! К нашей революции!»

— Володя, ты опять о чем-то задумался? — забеспокоилась Надежда, останавливая мужа.

Он рассказал.

— Ты прав, — живо и горячо отозвалась Надежда, — отличное название! Мне нравится.

— Думаю, что нашим друзьям, будущим членам редколлегии и сотрудникам, тоже понравится. А мне уже видится первая полоса: крупно — заглавие по-русски, сверху — мелко латынью. Те же три колонки, что и в «Искре». Помню, в Лейпциге у меня от великой радости дрожали руки, когда я с машины принял первый, еще влажноватый оттиск. Был декабрь девятисотого…

— И теперь хорошо бы в декабре…

— Да, к Новому году. Ни месяцем позже. И явится наша газета верной, последовательной и боевой наследницей, а главное — продолжательницей славного дела нашей старой «Искры». А ты снова будешь секретарем редакции, у тебя же большой опыт. Знаю, согласишься. — Владимир покрепче прижал к боку локоть жены. — Я очень рад и благодарен тебе за то, что мы отправились в это путешествие. Устали, конечно. Но это не в счет. Важно, что на досуге сложился такой…

Владимир Ильич умолк от неожиданного грохота. Обвал! Где-то недалеко. Из-за тумана не видно, что там низвергнулось с высокого обрыва. Скорее всего снежная лавина. Шумит уже где-то далеко внизу, как грозовой разряд, ушедший под землю.

Туман всколыхнулся, обволакивая их с ног до головы и закрывая небо.

Когда все утихло, снова пошли вниз, нащупывая дорогу ногами.

— Осторожнее, Володя, тут камни. Как ступеньки.

— Может, переждем в сторонке?

— В какой?.. Ничего же не видно. Не оступиться бы…

— Кто знает, сколько он тут продержится. Может еще сгуститься… А внизу, несомненно, светлее. Пойдем потихонечку. Вот так. Давай руку, шагай сюда. Тут надежно. Так. Еще шаг…

Сырой и промозглый ветер, набирая силу, гнал туман наверх, и вскоре внизу посветлело.

— А тучи-то… Посмотри! — вскинула голову Надежда. — Уже над нами!

— И дождя нет. Нам повезло.

Перед путниками открылась извилистая, манящая вниз Кандерская долина.

В каждом селении заходили на почту, спрашивали письма. Нет ли им чего-нибудь от Бонча? Или от Лепешинского? Покупали открытки с видами ближайших горных вершин и озер. На свободных уголках коротко писали родным приветы «от бродяг», сетовали на то, что давно нет от них вестей, спрашивали, здоровы ли они. О себе сообщали, что побывали в окрестностях Юнгфрау и теперь через Мейринген идут к Люцерну.

Надежда, успокоенно посматривая на мужа, отмечала: как хорошо он отдохнул! Совсем повеселел. Будто умылся кристально чистой водой из горного ручья и смыл с себя всю паутину мелкой склоки, которой пытались опутывать меньшевики.

Август провели недалеко от Лемана, в деревушке Пюиду, на берегу маленького озера Лак-де-Бре. Их приютил крестьянин Форне, уступив второй этаж дома. По утрам, искупавшись в озере, Владимир Ильич засучивал рукава и шел в огород, помогал собирать огурцы и помидоры, копал грядки для осенних посадок.

Туда приехал Бонч, привез радостную весть: Анюта тоже освобождена из киевской тюрьмы! Она, мама и Маняша переехали под Петербург. И Владимир Ильич сразу же сел за письмо. Вначале сообщил, что этим летом прекрасно отдохнул.

«А вы как? Хорошая ли дача в Саблине? Отдыхаете ли там как следует? — засыпал вопросами. — Какие виды на дальнейшее? Здорова ли мама? Как чувствует себя Анюта и Маняша после тюрьмы? Черкните мне об этом… Крепко обнимаю дорогую мамочку и шлю всем привет!»

Владимир Дмитриевич спешил еще порадовать: у издательства «В. Бонч-Бруевич и Н. Ленин» уже есть бумага, есть договоренность с типографией, куда меньшевики и носа не сунут.