Читаем Точка опоры полностью

Мне нужен собеседник. И я нахожу его… Это высокий черноволосый человек с немигающими строгими глазами. Зовут его Павел Павлович, работает он редактором одной газеты, ему сорок три года. Я мысленно беру Павла Павловича за руку, привожу его в свою комнату, сажаю на стул и говорю: «Начнем беседовать, Павел Павлович! Войдите в мое положение – я не могу настроить без вас эту самую пружину обобщения!»

Потом я начинаю думать о Борисе Кочергине. Сначала я думаю о нем так, как думает всякий человек о друге, который у него только что побывал в гостях, – о том, как интересно разговаривать с Борисом, какой он умный, начитанный, грамотный; какой отличный партнер в преферанс, прекрасный товарищ по рыбалке и охоте.

Потом – простите! – я начинаю думать о Борисе профессионально, то есть так, как может думать человек, который собирается написать о нем очерк, сжатый тугой пружиной обобщения. Я раскладываю Бориса – еще раз простите! – по полочкам и ящичкам сюжета, композиции, авторского отступления, портретной характеристики, психологического анализа и конфликта. «Вот! Хорошо! – думаю я. – Так и сделаю! Так и поступлю!»

На одну из полочек я положу титулы Бориса, на вторую – бережно опущу факт о том, что он учится заочно на четвертом курсе политехнического института, на третью – благоговея, поставлю цифру годовой экономии, которую дали заводу изобретения и рационализаторские предложения Бориса, на четвертую полочку, не дыша, положу документ, подтверждающий, что Борис Кочергин сам, по собственной воле и желанию, попросил дирекцию завода увеличить норму выработки, ибо старая норма была препятствием для движения вперед.

В ящичек конфликта я туго забью трудный спор Бориса с напарником по станку, который не хотел увеличения нормы и насмешливо говорил Борису: «Славы ищешь! В президиумах хочешь сидеть!»; в ящичек сюжета опущу любовь Бориса к машинам и природе, которая будет двигать повествование по дебрям психологического анализа.

После этого мне останется стянуть все это пружиной обобщения, расставив точки над "и". Вот это и есть самое трудное из того, что мне предстоит сделать. Тут-то и придет мне на помощь Павел Павлович, сидящий в кресле.

– Павел Павлович! – с вызовом обращаюсь я. – Вот что есть на полочках, вот что содержится в ящичках… Что вы скажете, строгий редактор, если я назову очерк «Человек будущего».

– Немедленно переменю заголовок! – сухо отвечает он. – Свойственный писателям перехлест, желание выдать обычное за нечто необычное, излишняя торопливость…

– Стоп, Павел Павлович! – пугаюсь я. – Секундочку… Поймите, что в очерке все необычно!

– Чепуха на постном масле… В вашем очерке нет ничего нового, а уж говорить о необычном… – Он усмехается и начинает загибать пальцы: – Ваш герой рационализатор… В области семнадцать тысяч рационализаторов! Ваш герой учится на четвертом курсе… На машзаводе есть цех, где все учатся. Ваш герой попросил увеличить норму выработки… На том же заводе это приняло массовый характер! Ваш герой любит технику и природу… Смешно было бы, если токарь не любил бы технику, а сибиряк – природу!

Нет! Нет! – энергично говорит он. – Что-то у вас не того не этого самого! А уж заголовок… Вычеркну!

– Борис Кочергин – это человек будущего! – восклицаю я. – Поймите, Павел Павлович!

– Если вы меня позвали для серьезного разговора, – говорит он, – то извольте говорить серьезно! Коли нет – у меня три нечитанных передовых статьи!..

Вот ведь что говорит этот строгий Павел Павлович, редактор. Он не только говорит, но и смотрит на меня строгими глазами из-под выпуклых очков: «Давай, дескать, доказывай, убеждай!» И я чувствую, что приходит пора браться за тугую пружину обобщений, скручивать ее, наполняя потенциальной энергией полемики. И только теперь я начинаю «щупать» мысль, которую оставил мне на прощанье Борис Кочергин. «Может быть, этого тебе хватит для затравки!» – сказал он.

Пожалуй, хватит! По крайней мере, вполне достаточно, чтобы повести борьбу с Павлом Павловичем, подкрепляя «затравку» цитатами и фактами, парадоксами и сравнениями, эпитетами и недомолвками. В сражение с Павлом Павловичем надо взять Бориса Кочергина – его мысли, одежду, молодую жену, друзей, сверловщицу из второго цеха, которая влюблена в Бориса. Придется пойти на Павла Павловича в штыки, так как поиски истины – это разведка боем.

Итак, наша тема «Будущее в настоящем». Итак, нам надо выяснить, какие черты облика Бориса Кочергина годны для коммунистического завтра, и есть ли он, Борис Кочергин, уже человек будущего, и что произойдет с ним при коммунизме, и как он войдет в него, и с чем он войдет в него.

Итак, начинаем!

26!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чингисхан
Чингисхан

Роман В. Яна «Чингисхан» — это эпическое повествование о судьбе величайшего полководца в истории человечества, легендарного объединителя монголо-татарских племен и покорителя множества стран. Его называли повелителем страха… Не было силы, которая могла бы его остановить… Начался XIII век и кровавое солнце поднялось над землей. Орды монгольских племен двинулись на запад. Не было силы способной противостоять мощи этой армии во главе с Чингисханом. Он не щадил ни себя ни других. В письме, которое он послал в Самарканд, было всего шесть слов. Но ужас сковал защитников города, и они распахнули ворота перед завоевателем. Когда же пали могущественные государства Азии страшная угроза нависла над Русью...

Валентина Марковна Скляренко , Василий Григорьевич Ян , Василий Ян , Джон Мэн , Елена Семеновна Василевич , Роман Горбунов

Детская литература / История / Проза / Историческая проза / Советская классическая проза / Управление, подбор персонала / Финансы и бизнес
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза