Точка опоры. В Бутырской тюрьме 1938 года

"Я для людей все делал, — говорил Дмитрий Дмитриевич, — а что люди сделали? Все друзья-врачи поставили подписи, что я садист". Вспомните, как поступили с Енукидзе. Прекраснейший человек был. Это вызывало раздражение. Что же мы видим дальше? Созывается пленум и начинается обливание грязью. Выступает Ежов — каждый преследует свою цель — этот сгорал желанием показать свою принципиальность, не взирая на лица. Для него раздолье — делает карьеру. Между тем, русло проложено, дело подвигается вперед, можно уже ставить к стенке. От морально разложившегося до врага народа один шаг. Вот какая штука-то!

— Что ж, кое-что я уже начинаю понимать, но не все. Вы знаете про процессы?

— Погодите, сейчас, — Пучков захватил пятерней свою бороду и еще ближе придвинулся ко мне. — Не разжевав, не проглотишь, тут бесполезно возмущаться — нужны только факты, последующим поколениям пригодятся. Но я ведь стар, мне уже не вернуться туда, а вы молоды, и мое право рассказать вам…

— Если вы мне верите…

— Ух ты черт! Если бы я не верил, зачем бы я стал время попусту тратить? Я должен предупредить ради вас же — держите язык за зубами… Вы еще очень молоды… Сердитесь?

— Да за что же?

— Так вот, до рассвета проговорили с Дмитрием Дмитриевичем. Он мне многое объяснил, фактов уйма. Представьте себе, в перерыве судебных заседаний он беседовал с Бухариным, Рыковым, Ягодой… Уж этот по своей должности все знал. Он исполнил перед могилой свой долг — не все, но многое Дмитрию Дмитриевичу рассказал… фактов уйма…

Пучков озирается вокруг, переходит на шепот:

— Начнем издалека: все цепляется одно за другое. Сами посудите: вскоре после семнадцатого съезда был убит Сергей Миронович Киров. Кто убил?

— То есть как "кто"? — Николаев.

— Погодите, милейший, как мне кажется, вы понимаете, что это слепой исполнитель?

— Этого я не знал.

— Так знайте: только раздался выстрел, хозяин вместе с Вячеславом Михайловичем и Лазарем Моисеевичем мчится специальным курьерским в Питер. Нервная система подкачала. Всегда железная выдержка, а тут подкачала. Теперь, значит, нам интересно знать, что он там делал. А там он садится в одну машину с Николаевым и еще шофер, и больше никого. О чем они там беседовали, никто не знает. Только после этого вскоре Николаев кончает жизнь самоубийством, а шофер погибает при автомобильной катастрофе.

— Да как же?

— А так, факты — упрямая вещь. Его вечная присказка. А далее полным ходом пошли аресты. Сначала — кто мог знать — Медведя, гораздо позже — Ягоду. Хватают Зиновьева и Каменева. Ставят им в вину убийство Кирова, тайную переписку с Троцким. Нажимают на все педали. Опыт есть — дело промпартии и другие липовые дела.

— То есть как "липовые дела"?

— Да, милейший, да, липовые…

— Я думал…

— Что вы думали? Невиновность Рамзина и других далеких от по литию-, интеллигентов бесспорна. Здесь сидел инженер Рабинович, снова схватили. Рассказывал про те дела. Жили, работали, ни сном ни духом ничего не ведали. И вот схватили, бросили в камеру, кормили селедкой, держали по пять часов в бане. Не били, нет, все по закону — санобработка, чтобы не разводились насекомые, и еще масса каверз. А потом инсценировка суда, высшая мера, гуманное помилование. Умрешь прямо. Через несколько дней Рамзин уже читает лекции, а остальные специалисты строят канал. Хитрая штука! Строят канал в качестве инженеров, без конвоя. Все на них пальцем показывают, пьесы пишут: "Смотрите, вредители перевоспитываются". А сам Рамзин и его коллеги Ларичев, Очкин, Усенко создают новый тип прямоточных котлов и вполне довольны таким исходом…

— Откуда вы знаете, что они довольны?

— Представьте себе, знаю. Они и в самом деле довольны. Жутко подумать, но тут бесполезно возмущаться. Тут, понимаете, письмо их в редакцию "Правды" я читал в тридцать шестом году.

— Я припоминаю, что я тоже что-то читал.

— Вот видите. Вообще, честно говоря, меня это письмо в то время не удивило… Ну, тут это самое… Вы побледневший что-то?..

— Страшно слушать.

— Понимаю, отлично понимаю. Думаю, что творцу самой демократической конституции не страшно. Железная выдержка. Этого у него не отнимешь. Расхаживает по кабинету: дескать, я хотел бы заверить вас, что вы смело можете положиться на товарища Сталина. Это конечно — "мы все за товарищем Сталиным".